Но кто, кто считает меня ненужным?
Ты считаешь, что я не нужен тебе?
Мастерская человекоа
Ты — грязный, пьяный, глупый погромщик?! Ты?
Кто же ты такой, чтобы считать так?! Грязный глупец! Скудоумец!
За что ты режешь, рвешь, приводишь в негодность мои ткани?! За что ты портишь мое тело, дурак ты этакий?!
Разве ты не знаешь,
Что деревья на фоне домов — и днем, и вечером,
и в сумерки, когда расцвечены окна,
Так прекрасны, так живописны!
Ведь. они глубоко радуют меня!
Ведь в них безмерное количество и тонов и переходов, Ведь все это волнует меня и приятно мне!
Понимаешь — приятно! И радостно! Мое сердце радуется!
Понимаешь — сердце!
Ну, зачем ты это делаешь?!
Разве ты не знаешь радости жизни?!
Разве ты не знаешь, как хорошо встать утром
И видеть солнце, и белый снег,
И даже дождь, и даже тучи — хмурые, серые, но тоже
прекрасные в своем утверждении жизни,
Холодный день, пасмурный
Разве он не прекрасен?!
Ну, я еще понимаю — убивать врага!
Врага, который мешает большому делу!
Я понимаю такое убийство!
Его можно понять и оправдать!
Я и сам убью такого!
Я проткну его поганое тело штыком!
Я прострелю его череп!
Я уничтожу его, если он будет защищать черное дело!
Я не пожалею его, если он вреден, если он мешает людям
делать великое, радостное, нужное для всех!
Есть вещи, за которые надо уметь нещадно бороться! Гибнуть самому и губить других!
Есть вещи, за которые надо до конца ненавидеть!
Но пользоваться бесправием несчастных
И убивать их в разнузданном бесстыдстве?!
Просто убивать??!!
О, тысячи казней достойны такие убийцы!
Нет места таким на земле!
Нет места!
На лестнице послышались шаги. Капелов положил перо и быстро спрятал в карман исписанный листок. Но никто не постучал. Шли в верхнюю квартиру.
Он достал из кармана стихотворение, попробовал прочесть, но не мог. Он чувствовал, что опять зарыдает.
Он встал и, как часто делал последние дни, принялся разглядывать стоявшие на подоконнике и столе различные эликсиры и препараты.
Он глубоко задумался.
Как жизнь сложна и в то же время до смешного проста, если уметь видеть ее истоки, — подумал он. В самом деле, вот эликсир. Жидкость в обыкновенной склянке. А что она творит! Например, человек разъярен, подавлен, возмущен. Он готов совершить самый безумный поступок, его глаза сверкают, они полны невероятной злобы, его брови сдвинуты, волосы растрепаны, рот искажен, и из него бьет слюна. Человек в таком состоянии, что бьет жену, детей, топчет ногами, не помнит себя, в остервенении уничтожает все, что попадается под руку, ломает стулья. Окружающие остолбенели. Они не знают, что делать, как успокоить мечущегося в горячке человека.
Или человек печален, удручен. Он мучается. Не спит. Мысли гложут его. Он совершил ошибку. Что-то сделал не так. Он знает, твердо знает, что будет осужден за это. Он видит людей, которые его осудят. Он слышит их осуждающие голоса. Даже больше — он согласен с ними.
Они должны его осудить. Его лоб покрывается испариной. Он встает ночью и ходит по комнате. Он не знает, что делать, куда деваться!
Между тем, если влить в его кровь вот одну, самое большее две капли этой жидкости, — и картина совершенно иная: человек гуляет, насвистывает, пьет, ест. Спит, как младенец. Лицо розовое. В глазах и в помине нет черной печали, около рта нет морщин, брови не сдвинуты, отношения с людьми становятся ясными. Он не творит той чепухи, которую неизбежно натворил бы, будучи предоставлен самому себе.
Ведь он обязательно пошел бы на телеграф и отправлял бы телеграммы! Брал бы в окошке бланки и портил бы их один за другим! На всех телеграфах, во всем мире, не скупятся на эти бланки — их дают охотно, — пожалуйста, берите, это дань человеческой нервозности, человеческому безумию, человеческой тоске, неуверенности, усталости. И он, конечно, испортил бы несколько таких бланков! Обязательно разорвал бы! А потом, отправив, наконец, телеграмму, жалел бы о ней, сомневался бы, и так до бесконечности!
На его темени появилось бы несколько седых волос. Под глазами к сложной ткани морщинок незаметно прибавилась бы еще парочка.
Между тем капля, одна капля, и все дело в корне меняется.
Он пошучивает — понимаете — пошучивает над тем, что мучило его целые ночи!.. Телеграмма?!
Он смеется — широко и удивленно; «Телеграмма? Для чего я посылал телеграмму?!»
Одна капля!
Капелов долго держал склянку с эликсиром. Вглядывался в нее.