С дядей Лебо и Сарой, которая первая пришла к нам из внешнего мира, мы основали коммуну «Комениум», международную школу для студентов со всего света.
Название ей придумала Большая Лея, приехавшая в Терезин сразу после Сары, и мы дали нашему заведению имя Учителя народов Яна Амоса Коменского, который утверждал, что школа должна быть игрой.
Но наше дело похоронено под обломками, точнее сказать, сгорело в огне, и вот я уношу ноги — мотаю в Прагу.
Устроил это Алекс, белорус.
Это он устроил мой побег, потому что только у меня так крепко засел в башке Лебо с его планами, но прежде всего с его адресами и контактами, которые приносили нам деньги; и все это богатство, контакты, хранится у меня на флешке, в этой малюсенькой умной штучке…
Я называю ее «Паучок».
Лебо — единственный в мире человек, который в Терезине не только родился, но и прожил там всю свою жизнь.
И все связанное с Терезином — не с его славным боевым прошлым, а в основном с его жуткой историей времен войны — было страстью Лебо, потратившего десятки лет на собирание предметов — и контактов, которые должны были помочь спасти город. Все эти контакты он передал мне, чтобы мы выжали из них деньги на «Комениум».
Потому что Лебо настаивал на том, чтобы Терезин сохранился целиком, со всеми этими ходами, подвалами, нарами, надписями, выцарапанными на стенах, и со всей своей жизнью: с горожанами, овощным магазином, гладильней, общественной столовой и прочим.
Всех этих горожан я знаю.
Лебо не хотел, чтобы от Терезина остался только Музей с туристическим маршрутом, проложенным музейщиками, — этого не хотел никто из нас, последних жителей.
Все контакты Лебо я сохранил в «Паучке», который теперь сжимаю в кармане.
Пока у меня есть «Паучок», мне есть куда бежать. Это устроил Алекс с тем, чтобы я помогал ему в его стране. Он хочет продолжить дело Лебо у себя на родине.
Я иду сквозь ночь, которая полнится звуками и шуршанием машин, несущихся по шоссе на Прагу. Иду по обочине, временами присаживаюсь отдохнуть в придорожную канаву и, вжимаясь спиной в глину, вспоминаю.
В Терезине я выгонял на валы коз, все мое небольшое стадо: козы выедали траву, что было совершенно необходимо для поддержания обороноспособности и сохранения красоты крепостных стен; нередко я водил мое стадо к самым дальним валам — это, как объяснял мне отец, было моим почетным долгом. Ведь именно эти валы со стороны Праги — первое, что видели бесчисленные делегации, которые приезжали почтить память чешских патриотов, замученных в Малой крепости, и множества узников-евреев, замученных или умерщвленных иными способами в Терезине либо вывезенных в лагеря смерти на восток. Да-да, эти самые стены из красного кирпича на окраине Терезина со стороны Праги служат визитной карточкой города-крепости, как говаривал мой папаша-майор, и, конечно же, именно поэтому их украшал почетный нагрудник — кумачовый транспарант с надписью С СОВЕТСКИМ СОЮЗОМ НА ВЕЧНЫЕ ВРЕМЕНА И НИКОГДА ИНАЧЕ. Аж досюда я гнал иногда моих козочек — это был последний бастион города-крепости.
Однако чаще всего мое стадо паслось невдалеке, у самого подножья валов, потому что козы любили траву, красную от пыли, что сыпалась из кирпичных крепостных стен.
Мой папа-майор был среди освободителей Терезина, в город он попал в последние дни войны, встретился здесь с моей мамой, а в дальнейшем прославился образцовой организацией военных парадов на терезинской площади, этом огромном строевом плацу времен императрицы Марии Терезии.
Отцовы марши до сих пор звучат у меня в ушах, они гремели, когда я был еще совсем маленький и прятался за коврами, диванами, зеркалами, креслами и прочей мебелью в маминых объятиях, вдыхая запах ее шеи и красивого лица, и позже, когда я убегал от нее на валы и лазил по бункерам вместе с другими детьми, с которыми мы пасли коз, подражая их меканью… нам и оттуда был слышен терезинский оркестр. Выгонять коз на валы было нашей, терезинской мелюзги, повинностью; потом отец избавил меня от нее, отправив в училище, где очередные военные марши должны были выковать из меня человека.
Мои сверстники тоже разъехались по училищам, а те, у кого на это недоставало денег, шли хотя бы во вспомогательные войска: девчонки — поварихами, прачками или шлюшками, парни — шоферами и минерами, даже самые тупые устраивались помощниками мясника на бойне, — но я был сын майора, так что о вспомогательных войсках не могло быть и речи.