Удовлетворенный содеянным и увиденным, я ушиваю послойно послеоперационную рану и молю судьбу о милости для нас обоих — и для моего пациента, и для меня…
Утром, немножко ранее, чем обычно, я с тревогой и надеждой осматривал своего пациента. На мой вопрос о самочувствии он ответил, что его руки стали значительно сильнее. Правда, в пальцах кистей такие ощущения, которые возникают в них после длительной, трудной работы. Действительно, сила рук у Александра возросла, появилось и тыльное сгибание стоп, которое ранее полностью отсутствовало. Дыхание, расстройств которого я боялся, было спокойным, ровным, неучащенным. Все это радовало. Послеоперационный период Александр провел удивительно спокойно и легко. Он только устал от двухнедельного лежания на спине.
К концу первой недели после операции у него исчезли почти все патологические симптомы со стороны спинного мозга. С каждым днем состояние его становилось все лучше и лучше. В конце месяца он ушел из клиники. Я надеюсь, что наша встреча через три месяца не разочарует меня в возможностях моей вертебрологии.
Эпилог
…Понедельник. 8.45 утра. Утренняя конференция…
И опять клиника. Почему опять? Для меня она существует всегда. Ведь и «Маленькая девочка Таня», и наши проблемы: «Можно ли заместить тело позвонка у человека», и «Как подойти к спинному мозгу», и «Между двумя позвонками» — это тоже для клиники, для здоровья моих пациентов. Это как бы увеличенные кадры отдельных деталей, пристальное и скрупулезное рассмотрение которых позволяет что-то улучшить в работе, в лечении пациентов. Некоторых из них излечить полностью. Некоторым помочь частично. А некоторым дать надежду на будущее. Без такого анализа, без тщательного осмысливания содеянного, без отвлечений и размышлений невозможно движение вперед. А будет ли двигаться клиника вперед? Несомненно будет. Из недели в неделю. Из месяца в месяц. Из года в год…
В клинике разрабатываются новые научные темы. Делается попытка претворить в явь многие мысли, представления, предположения и методами экспериментальных исследований, и клиническими наблюдениями, и моделированием различных патологических состояний позвоночника, и методами биомеханики и патофизиологии. Клиника много и упорно работает.
Вертебрологии становится тесно в существующих рамках. Она столь многогранна и многопланова, что требует внутри себя дифференцировки, разделения. Это необходимо для успешного развития моей специальности. Уверен, что в недалеком будущем клиника вырастет количественно и качественно, будет представлена специализированными блоками и отделами: для лечения сколиотической болезни, для врожденных уродств позвоночника, для приобретенных в процессе жизни дефектов, для неосложненных повреждений, для осложненных повреждений позвоночника, для опухолей, для болезни Бехтерева, для других воспалительных заболеваний, для дистрофических поражений и многих других недугов, которым подвержен позвоночник. И в этом тоже залог успешного излечения моих пациентов: ведь чем совершеннее «мастерская», тем лучше выполняемая ею работа.
Об авторе
Яков Леонтьевич Цивьян ушел от нас, когда его книга уже набиралась.
Удивительный это был человек! Добрый, чуткий, отзывчивый к тем, кто нуждался в его помощи. Строг, требователен к коллегам и ученикам, ибо считал, что нет права на ошибку у того, кто посвятил себя хирургии.
Не будучи многословен, он добился того, что его понимали с первого слова и даже без слов, достаточно было взгляда. Это чувство полного взаимопонимания, возникшее во время операций (а за плечами Я.Л.Цивьяна их были тысячи!), стало стилем работы его коллектива, где любое повторение сказанного, напоминание, упрек со стороны шефа воспринимались как нечто из ряда вон выходящее.
Не каждый выдерживал этот стиль работы и ритм. Но зато из тех, кто на протяжении ряда лет продолжал трудиться с Яковом Леонтьевичем бок о бок, он мог положиться на каждого.
Будучи пунктуален во всем, он не выносил расхлябанности и пассивности и вкладывал душу в то, что считал главным предназначением своей жизни — исцеление своих пациентов от тяжких недугов.
Он мог кряду шесть часов простоять за операционным столом, выполняя подчас уникальную операцию, и мог запросто, не кичась профессорским «саном» и своим громким именем, беседовать с человеком без «ранга» — санитаркой или медсестрой.
Обладая большим чувством собственного достоинства, он мог в то же время с юношеской стремительностью сбежать с четвертого этажа, где находится его кабинет, вниз, услышав, что кому-то из работающих там нужна экстренная помощь.