Кто-то вылил на меня полное ведро ледяной воды, и это привело меня в чувство. Мне развязали руки и ноги. Передо мной, смеясь, как будто смотрел веселый фарс или комедию, стоял Андреа Костанцо, тот самый, по чьей вине произошло со мной это несчастье. Рядом с ним курил длинную трубку другой мужчина, лет пятидесяти. Мне сразу же сообщили, что это капитан торгового судна, на котором мы плыли. Звали его Кардуччи, и он потерял ногу в битве при Лепанто. Поэтому он назвал свой корабль «Святая Лига» в память о союзе между Венецией, Римом и Испанией, чьи корабли под предводительством Дон Хуана Австрийского, внебрачного сына Карла Пятого, разгромили флот Оттоманской империи.
– Добро пожаловать, – сказал мне этот человек. – Вы мой гость, и мое самое большое желание, чтобы вам было здесь хорошо.
Я вскочил на ноги так быстро, как позволяли мне мои еще слабые силы.
– Это позор! – вскричал я. – Позволительно ли так покушаться на мою свободу? Возвратите меня в Венецию, умоляю!
Андреа попытался меня урезонить, рассказав, что служилось. Все объяснялось тем, что Ринверси был влюблен в племянницу. Он без устали ее рисовал, сожалея, что не сможет жениться на ней. Нет сомнения, что он даже принуждал ее позировать ему обнаженной. Представив себе это, я взорвался от возмущения. Я бросился на Андреа и ударил его кулаками в грудь.
– Это неправда! Ты все это выдумал, чтобы причинить мне боль! Что я тебе такого сделал?
Капитан Кардуччи вмешался в наш разговор.
– Ваш друг – а он действительно вам друг – говорит правду. Вчера вечером я был приглашен к этому художнику. Он мне сказал, что в его мастерскую забрался вор. Чтобы его наказать, он хотел бы удалить его из Венеции. Не согласен ли я принять его к себе на борт? Он нарисовал вас такими ужасными красками, что я согласился. Вы были в обмороке, к тому же вам еще дали выпить снотворное, и когда стемнело, вас перенесли сюда. Однако мессер Костанцо, узнав о том, что случилось, нашел меня, рассказал о том, как все происходило на самом деле, и решил остаться возле вас. Разве это не доказательство истинной дружбы?
Извинившись перед Андреа, я охотно принял приглашение к обеду, который капитан устроил нам в своей каюте. Мы шли курсом на Бари, затем собирались обогнуть мыс и направиться в Португалию. Именно туда «Святая Лига» должна была доставить свой груз. Не имея ни малейшего желания знакомиться с тем далеким Западом, я высказал намерение сойти с корабля в Бари и по суше возвратиться в Венецию. Андреа стал меня разубеждать. Ринверси был слишком разгневан и вполне мог приказать, чтобы меня убили, если я поддамся искушению и снова попадусь ему на глаза. Таким образом, я узнал, что можно одновременно быть и великим художником, и злым человеком.
Итак, мы очутились на корабле, в открытом море. Погода была приятная, море спокойное. На самом деле Андреа воспользовался случаем, чтобы удрать из города. Он рассказал мне, как имел неосторожность сделать беременной молодую монахиню из Сан-Джорджо, что угрожало ему церковным трибуналом, отнюдь не одобрявшим подобные шутки. Несколько месяцев тому назад замуровали живьем одну пару, которая занималась запрещенной любовью, и, как выразился мой товарищ, «перспектива питаться крысами, а потом стать пищей для них не располагает к веселому настроению». А Андреа, видит Бог, был не из тех, кто предрасположен к угрюмости. Живопись не особенно его привлекала. Отец устроил сына в мастерскую, решив, что дисциплина, которая там господствовала, положительно скажется на его характере. Эта авантюра с морским путешествием очень позабавила моего друга, и он надеялся, что слухи о покладистом характере португальцев окажутся верными.
Через три дня мы отошли от итальянского побережья и взяли курс на запад. На следующую ночь меня разбудили внезапные крики и шум. Мы были атакованы берберийским кораблем, который взял нас на абордаж. Венецианцы слишком хорошие коммерсанты, чтобы быть также хорошими воинами. Оказавшись лицом к лицу с корсарами Его Величества Селима Второго, турецкого султана, капитан Кардуччи оказал лишь символическое сопротивление, которое обошлось ему несколькими ранеными и неким договором, устанавливавшим, что груз «Святой Лиги» переходит на борт турецкого корабля без всяких дополнительных условий. Кроме того, турок потребовал двадцать заложников, которых он выберет самолично. И поскольку он отбирал самых младших, мы с Андреа продолжили свое путешествие уже не в Португалию, а к оттоманским берегам.
Магометан этой эпохи почти всегда изображают как кровожадных негодяев. Этот образ, выдуманный в Риме, был занесен и в Германию. Поэтому я весьма удивился, обнаружив, что матросы относились к нам хорошо – впрочем, они были набраны среди греков, армян и цыган. Только командиры соблюдали здесь предписанные правоверным молитвы, из чего я сделал вывод, что турки, в отличие от арабов, были не лучшими воинами, чем венецианцы и в своих делах, требующих пролития крови, предпочитали использовать услуги наемников.
Хозяином корабля был турок в чалме, который хвастался что является одним из прямых наследников Пророка. Наверное, поэтому офицеры относились к нему почти с благоговейным почтением. Наоборот, наемники имели обычай смеяться над его спесью, как только он оборачивался к ним спиной. Андреа и я оказались в обществе этих людей, которые очень быстро стали считать нас своими благодаря обходительности моего приятеля, сумевшего расположить их к себе, показав им несколько цирковых фокусов, рассчитанных на ловкость рук, и рассказывая им истории о женщинах, от которых покраснел бы и дракон, пронзенный копьем святого Георгия. Послушать его, так он прелюбодейничал со всеми девушками на Аппенинском полуострове и делал это так изобретательно, что даже греки были им посрамлены. Именно в этой компании я научился играть в триктрак, который они называли «тавла», и в шахматы, называвшиеся здесь «сатранч». Но должен признаться, что если Андреа был в этих играх непобедим, то я почти всегда проигрывал. Моя мысль оставалась прикованной к лестнице, по которой вечно спускалась Николозия, не удостаивая меня даже мимолетным взглядом. Пользуясь моей невнимательностью, мои партнеры с легкостью плутовали, требуя потом, чтобы я отрабатывал свой проигрыш, моя палубу или готовя манную кашу, что с помощью постоянных пинков под зад я научился делать довольно сносно.
В бухту Золотой Рог мы вошли в тот утренний час, когда прозрачная чистота воды сливается с пунцовым сиянием неба. Ослепительная красота и безмятежное спокойствие, царившие здесь, так меня поразили, что я долго любовался ими, погруженный в глубокие размышления. Возможно ли, чтобы люди, живущие посреди такой природы, были плохими? Между тем, пока мы приближались к порту, на берегу и на море я заметил некоторое оживление, к причалу двигались толпы людей, которых ставало все больше, и все показывали рукой в нашем направлении.