Райла подняла второе и соединила его с первым, погладив место, где они соединялись.
– Их можно соединить, – заметила она, – но скрепить их нельзя. Нет и намека на устройство, ничего. Просто полый шар, который когда-то разъединился. У тебя есть хоть какие-то соображения, что это?
– Ни малейших.
– Это может быть что-нибудь совсем простое, общеупотребительное.
Я поглядел на часы.
– Как насчет ленча? Здесь примерно в двадцати милях по дороге есть вполне сносное место.
– Мы могли бы поесть здесь. Я что-нибудь приготовлю.
– Нет-нет. Я хочу увезти тебя отсюда. Или ты думала, что я не буду тебя кормить?
5
«Манхеттен» был превосходен. За несколько месяцев я впервые принял цивилизованный напиток, сообразил я. Я уже почти забыл вкус приличного напитка. Главным образом для Райлы, я сказал:
– Дома я бы выпил пива или плеснул немного шотландского виски с парой кубиков льда.
– Ты прямо прилип к ферме, – ответила она.
– Да, и не жалею об этом. Большую часть денег я ухлопал, покупая участок. Он дал мне почти год интересной работы и ощущение покоя, какого у меня никогда раньше не было. И Боусер любит это место.
– Ты постоянно думаешь о Боусере.
– Мы с ним приятели. Обоим нам не хочется уезжать.
– Я думала… Ты говоришь, что вы уедете. И ты же говорил, что уволишься, когда закончится отпуск.
– Да, я знаю. Я всегда так говорю. Но, скорее всего, это фантазии. Уезжать не хочется, но у меня нет выбора. Как подумаю об этом, сразу ясно, что я хоть и не полностью нуждаюсь, но и не могу стать безработным даже на короткое время.
– Думаю, что мысль об отъезде тебе ненавистна не столько из-за покоя, о котором ты распространяешься, сколько из-за невозможности продолжать раскопки.
– Это может подождать. Это должно подождать.
– Эйса, это стыдно.
– Я тоже так думаю. Но если это ждало бог знает сколько веков, оно подождет еще немного. Я буду возвращаться каждое лето.
– Вот странно, – сказала Райла, – к какому результату может привести отстраненный взгляд археолога. Я сообразила, что такая точка зрения идет от профессии. Археологи имеют дело с долговременными явлениями, поэтому время имеет для них меньшую значимость.
– Ты говоришь так, будто никогда не была археологом.
– В самом деле, не была. Было то лето – с тобой, в Турции, затем, через пару лет, раскопки в Огайо, исследование лагеря индейцев. Год или около того в Чикаго, проведенный в основном за каталогами. После всего этого было легко понять, что быть археологом – это не то, чего я хотела бы.
– И ты занялась торговлей.
– Началось с малого. Маленький магазин в Верхнем Нью-Йорке. Очевидно, я появилась там в нужное время. Покупатели стали проявлять интерес к ископаемым, дело пошло в гору. Таких магазинов с каждым годом становилось все больше, и, как поставщик, я могла видеть реальные деньги, так что наскребла все, что имела, немного заняла и вложила в свое собственное дело. Я много работала, получая в этом какое-то извращенное удовлетворение. Выживание стало какой-то побочной страстью профессии. Я на этом провалилась – пожалуй, скорее всего потому, что была слишком нетерпелива, чтобы быть удачливой.
– Ты говорила вечером, что собираешься выходить из дела.
– Несколько лет назад у меня появился партнер. Он хочет выкупить мою часть дела. И предлагает заплатить даже больше, чем дело стоит. То, что он начал, разрушило кое-какие мои замыслы и мои методы. Если он купит дело, я дам ему три года, прежде чем он поставит все по-своему.
– Ты потеряешь интерес к жизни. Тебе же нравится вести дело.
Она пожала плечами.
– Да, нравится. Есть что-то безжалостное в том, что бизнес так повернулся ко мне.
– Ты мне не кажешься безжалостной.
– Только в бизнесе. Он вытаскивает наружу худшее во мне.
Мы закончили коктейли, и официант принес счет.
– По второму кругу? – спросил я.
Она покачала головой.
– Я себя ограничиваю. Один коктейль за ленч. Я взяла себе это за правило. На деловых ленчах, а их бывает масса, от вас ожидают, что вы налакаетесь, но в конце концов я отказалась поступать так, потому что увидела, что это может сделать с человеком. Но ты бери второй, если хочешь.
– Я буду поступать как и ты, – сказал я. – Когда мы закончим здесь, если тебе захочется, мы отправимся повидать нашего старого Дэниела Буна.
– Мне бы этого очень хотелось, но нас это сильно задержит. Как там Боусер?
– Хайрам позаботится о нем. Он останется с Боусером до тех пор, пока мы не вернемся. В холодильнике есть остывший ростбиф, и он поест сам и накормит Боусера. Он сходит и соберет яйца. Они с Боусером будут разговаривать прежде всего об этом. Он скажет Боусеру, что, может быть, время собирать яйца, а Боусер скажет, что да, увы, пора, и Хайрам предложит пойти, и тогда Боусер скажет, что да, пойдем и соберем их.
– А эти его претензии… что он может разговаривать с Боусером… Как ты думаешь, Хайрам на самом деле думает, что он это делает, или это только его фантазии?
– Честно говоря, не знаю. Хайрам-то так думает, но что в этом плохого? С животными, а ведь они тоже личности, можно устанавливать какие-то определенные отношения. Когда Боусер выкапывает сурков из нор, я отправляюсь за ним и вытаскиваю его из норы, вымазанного глиной и грязью, почти истощенного. Даже в этом случае он не хочет идти домой. Но я хватаю его за хвост и говорю: «А ну-ка, Боусер, домой!». И он идет впереди меня рысцой. Но я должен схватить его за хвост и сказать эти слова, иначе он ни за что не пойдет со мной. Но когда я проделываю эту глупую процедуру, он всегда бежит домой впереди меня.
Она рассмеялась.
– Ты и Боусер – вы оба сумасшедшие!
– Ну, конечно. Ты не можешь прожить с собакой годы…
– И с цыплятами. Я помню, что там были цыплята. Может быть, у тебя есть еще и свиньи, и лошади, и…
– Нет. Только цыплята. Нужны яйца – для еды. Я задумывался, не купить ли корову, но с коровой так много возни.
– Эйса, я хочу поговорить с тобой о деле. Ты говорил, что не хочешь, чтобы университетские лезли сюда. Я думаю, есть способ сохранить эти раскопки за тобой. Что ты скажешь, если я войду в дело?
Я не донес вилку с салатом до рта, а потом положил ее. В том, как она это сказала, было нечто – почти предупреждение. Не знаю, что это было, но я испугался.
– Войти в дело? Что ты имеешь в виду?
– Позволь мне разделить с тобой эту работу.
– Глупо и спрашивать. Конечно, ты можешь разделить ее со мной. Разве я уже не разделил с тобой свое открытие, рассказав тебе о нем?
– Я говорю о другом. Речь идет не о подарке. Я имела в виду партнерство. Ты не хочешь продолжать преподавание, хочешь заниматься раскопками, и я думаю, что ты должен их продолжить. Ты обнаружил что-то важное. Прерывать эту работу нельзя. Если я могу помочь немного так, чтобы тебе не нужно было уезжать…
– Нет, – сказал я жестко. – Не продолжай. Мне это не нужно. Ты предлагаешь финансировать меня. Я отказываюсь.
– Ты несешь чушь, – сказала она, – и говоришь так, будто я предложила нечто ужасное. Я не пытаюсь перекупить тебя, Эйса. Это не так. Я просто доверяю тебе, и все, и стыдно, что ты должен…
– В большом бизнесе принято так, – сказал я сердито, – но я не желаю, чтобы мне покровительствовали.
– Жаль, что я завела этот разговор. Мне казалось, что ты поймешь.
– Черт побери, почему ты об этом говоришь? Ты должна была бы знать меня получше. Все и так идет прекрасно.
– Эйса, вспомни наш разрыв. Ту борьбу, которую мы вели между собой. Она отняла у нас двадцать лет. Давай не будем начинать сначала.
– Борьбу? Не было никакой борьбы.
– Я была из тех, кто в те времена «был сердитым». А ты с парой мужчин откололся и пренебрегал мной. И когда ты пытался что-то говорить, что-то объяснить, я не слушала. Так случилось в один из последних дней на раскопках, и я никогда не имела возможности преодолеть свой гнев. Мы не можем допустить, чтобы теперь случилось что-нибудь подобное. Я не хочу, по крайней мере. А ты?