Обнаружив Чешира, я почти сразу получил ответ на свой вопрос – гольяны вновь затеребили мой мозг, и я спросил:
– Чешир, ты пытаешься говорить со мной?
Он моргнул: да, пытаюсь.
– Думаешь, получится?
Он моргнул трижды, очень быстро, и поначалу я не понял, что он имеет в виду, но поразмыслил и пришел к выводу, что новый сигнал означает «не знаю».
– Надеюсь, что получится, – сказал я. – Мне бы хотелось с тобой поговорить.
Он моргнул, намекая, что ему тоже хотелось бы со мной поговорить.
Такой возможности у нас, однако, не было. Мне подумалось, что гольяны ведут себя назойливее обычного, но в целом ничего не изменилось. Какое-то время я пробовал раскрыть сознание для этих рыбешек, но безуспешно. Наверное, решил я, помочь Чеширу не в моих силах и теперь все зависит только от него.
Мне казалось, Чешир не сомневается, что у него есть шанс, иначе и пробовать не стал бы. Но по размышлении я обнаружил в этой гипотезе множество слабых мест.
Когда мозгоцелование прекратилось, я пришел к выводу, что мы нисколько не продвинулись в новом способе общения, и сказал Чеширу:
– Вернусь завтра. Попробуем снова.
Райле я ничего не говорил. Боялся, она поднимет меня на смех за простодушие. Но в глубине души я верил, что никакое это не простодушие. Если Чешир способен научить меня своему языку, я только за, – это уж как Бог свят.
Я обещал ему прийти на следующий день, но не сдержал слова. Утром вернулась экспедиция номер два. Охотники добыли одного тираннозавра и нескольких трицератопсов, зато в числе трофеев обнаружились три гадрозавра (все с хохолками) и полакантус, бронированный динозавр с несоразмерно маленькой конусообразной головой и длинными шипами вроде рогов, торчавшими из спины по всей длине туши.
Кого я не ожидал встретить в нашем сегменте мелового периода, так это полакантуса – считалось, что эти динозавры вымерли гораздо раньше, а в Северной Америке и вовсе не водились, – но вот он, во всем своем гротескном уродстве.
Охотники привезли всю тушу целиком. Хотя ее тщательно выскребли, освободив от внутренностей, она уже начинала пованивать.
– Обязательно покажите ее палеонтологам, – посоветовал я охотнику. – Это заставит их на стену лезть.
Довольный клиент ответил мне зубастой ухмылкой. Совсем коротышка. Непонятно, как он сумел поднять ружье. Я попробовал вспомнить, кто он такой; вроде как аристократ откуда-то из Англии, один из немногих ловкачей, сумевших крепко вцепиться в семейное богатство в бурном море британской экономики.
– Что в нем такого особенного? – спросил он. – Их там предостаточно. Я выбрал самого крупного. Как вы, сэр, смотрите на то, чтобы сделать из него чучело? Не великоват ли он?
Я объяснил ему, что такого особенного в полакантусе, и клиент обрадовался возможности утереть нос палеонтологам.
– Некоторые ученые, – сказал мне он, – слишком много о себе думают.
Не успела охота исчезнуть в Уиллоу-Бенде, как вернулась экспедиция номер четыре: квартет тираннозавров, два трицератопса и куча мелких трофеев. Одного грузовика, однако, не хватало, а двое человек лежали на носилках.
– Чертовы рогачи. – Охотник снял шляпу и вытер пот со лба. – Те, что с попугайными клювами. Как вы их называете, трицератопсы? Испугались и поперли на нас, десяток крупных самцов, а то и больше. Ударили в борт грузовика и разбили его в труху. Повезло, что все живы остались. Пока вызволяли ребят из обломков, пришлось отгонять этих тварей; ухлопали их без счета, а они все прибывали и свирепели с каждой секундой. Натерпелись мы страху, доложу я вам. Наверное, надо было вернуться и собрать головы, но когда вырвались оттуда, провели голосование и решили не рисковать.
– Ужас какой, – сказал я.
– Это точно. В новой местности, пока не знаешь, чего ожидать, что-нибудь непременно пойдет не так. Одно я запомнил на всю жизнь: никогда не приближайтесь к стаду трицератопсов. Мощные звери, и характер у них сквернее некуда.
Четвертая экспедиция благополучно вернулась в Уиллоу-Бенд, после чего Райла сказала:
– Волнуюсь за первую. Они запаздывают.
– Всего лишь на день, – успокоил ее я. – Планировалось, что охота продлится две недели, но пара дней задержки не считается.