Сильные руки ухватили ворот темно-синего плаща и сбросили пленника ногами вперед на раскаленный песок. Слух ожег хищный шелест клинка о ножны. Салим попытался отползти в сторону, но тело не слушалось, а из пересохшего горла вместо мольбы раздался тонкий писк. Яркое солнце, пробивавшееся сквозь ткань мешка, на миг заслонила черная фигура. Грубым движением ноги Салима перевернули лицом вниз. Не к месту промелькнула мысль: "как барана", и память услужливо подсунула картинку песка красно-плотного от хлещущей из горла крови. Раздался звук разрезаемой ткани, и Салим, дернувшись, почувствовал, что натяжение веревок ослабло. Несколько ударов сердца он не двигался, пытаясь ощутить льется ли по спине кровь, потом сел и уже свободными руками стянул мешок с головы.
Во все стороны раскинулись опаленное пустое небо и серпы бесконечных барханов. На губах и ресницах налип горячий песок, кисти немилосердно болели и покалывали, а тело казалось рыхлым, словно комок хлопка. Но это всё не имело значения, потому что подтвердилась худшая из версий: на Салима сверху вниз глядел Масуд.
Масуд молчал, и только легкий ветерок трепал полы его белых одежд.
Салим решил тоже ничего не говорить, но через некоторое время тишина сделалась нестерпимой.
- Всё не так, как ты подумал, Масуд. Ты же мне как брат...
Масуд молчал, и в его взгляде плескалось всё презрение мира.
- Может быть, я был не прав, Масуд, но ты же не станешь меня убивать...
Масуд плюнул на песок, и Салим испугался, что сейчас его бывший друг развернется и уедет с обоими верблюдами. В Пустыне не раз встречались выбеленные солнцем черепа людей, оставшихся без животных и припасов. Следующая мысль завистливо подсказала, что Масуд за последние сутки пил достаточно воды.
Безмолвие ощутимо сгустилось между двумя людьми.
- Спасибо, - выдохнул Масуд.
От неожиданности Салим перестал бояться. И в дальнем углу сознания шевельнулась слабая надежда.
- Спасибо тебе, Салим, за урок, - продолжал Масуд. - Дед говорил мне, что люди слабы. Я слушал его слова ушами, но не слышал их душой. Отец говорил мне, что люди слабы, и не все относятся ко мне, как я к ним. Я думал, что понимаю его, но был слеп в своей гордыне.
В голосе Масуда не было ни насмешки, ни даже легкой иронии: только собранность и серьезность. "Что он несет?" - думал Салим. - "Он будет меня убивать или нет?".
- А ты, мой бывший друг, - с горечью сказал Масуд, - преподал мне урок. Хвала Аллаху, что теперь я прозрел.
Рука Масуда опустилась к поясу, где висел палаш, и Салим почувствовал, как в желудке напрягся тугой комок страха.
- Ибрагим думал, что поймал вора, - продолжал Масуд, - но, когда начали расследование и нашли отравленные фрукты и флакон с остатками яда, Совет принял единогласное решение.
Салим хотел спросить: "Какое?", но промолчал. В Пустыне к предателям и убийцам закон неумолим.
- Тебя собирались повесить до утра, пока не ушли караваны. Но я уговорил старейшин оазиса, что изгнание - это лучшее наказание.
- Изгнание? - не поверил услышанному Салим.
- В Эль-Кара тебе вход воспрещен навсегда. Твою судьбу отдали в мое распоряжение.
Салим не мог оторвать взгляда от ладони Масуда, опущенной на рукоять сабли.
- И что ты решил?
Масуд смотрел поверх песков на заходящее солнце и молчал.
- И что ты решил? - не выдержал Салим.
- Я оставлю тебя здесь. Мы ехали целый день, и до ближайшего оазиса Эль-Хазарет еще пять дней пути. Я даже дам тебе воду.
Салим перевел жадный взгляд на бурдюк притороченный к седлу верблюда.
- Воду? - недоверчиво переспросил он.
- Предки учили меня благодарности, и поэтому, Салим, я сделаю тебе прощальный подарок.
Рука Масуда сдвинулась от сабли к другой стороне пояса. В горячем воздухе блеснул металл, и к ногам Салима упала серебряная фляжка с вензелем "М" на боку. Внутри булькнула жидкость.
- Я сделал только один глоток сегодня утром. Тебе должно хватить.
Масуд хлопнул по шее всхрапнувшего верблюда и вскочил в седло.
- Прощай, Салим.
- Не бросай меня! Я даже не знаю, в какой стороне Эль-Хазарет! Вернись!
Масуд поднял верблюдов и направился обратно вдоль еле видной в песке цепочки следов.
Салим глядел в спину караванщика, пока тот не исчез за гребнем бархана, а потом перевел взгляд на фляжку.
- Должно хватить? - повторил он и расхохотался. - Да, должно хватить!
И ветер ещё долго носил его безумный смех над Пустыней.