- Да пожалуйста, не верь. Тоже мне! Что ты психуешь?
- Да потому что ты доводишь!
- Я?
- Да, ты! - громыхнул отец. - В квартире вечно не продохнуть, все форточки закупорены...
- Мы возле тебя в постоянном напряжении, - запричитала мать. - В постоянном! Как можно так жить?
- А как мне жить? За квартиру плати, за перелёты плати, да ещё сапоги твои, да шубы...
- Какие шубы? Ты мне хоть одну купил?
- А шапка на чьи деньги куплена?
- Вспомнил!
- Да, вспомнил! Всё у тебя денег нет! Куда ты их только деваешь?
Скандалили минут сорок. Наконец, затихли. Отец ушёл смотреть телевизор, мать села на кухне читать "Роман-газету". Примерно через час, помыв посуду, зашла к сыну в комнату.
- Володя, я эту ночь у тебя посплю, хорошо? На полу.
- Ладно, - согласился Пахомов. Ему это было не в новинку. - А к нам сегодня "моржи" приходили, - сообщил он.
- Какие "моржи"?
- Которые в холодной воде плавают. Вернее, одна женщина была. Рассказала про главного "моржа". Его фашисты пытали, а он только здоровее сделался! - И Володька пересказал всё, что услышал от тётки со странным именем Луиза Муратовна. - Можно, я тоже закаляться буду?
- Конечно, - улыбнулась мать. - А выдержишь?
- Я выдержу!
Отец услышал, тоже зашёл в комнату.
- Я сам тебя закалять буду. Без этого ихнего Исусика.
Володька пришибленно замолчал. Мать направилась в большую комнату за постельным бельём, тихо бросив отцу: "Дурак".
Утром она ушла на работу раньше отца. А тот подозвал к себе Володьку и отчитал его.
- Ты вообще своей головой думаешь? Мать у тебя ночует, а ты и рад. Ты ж - пацан, соображать должен, а не кивать. Понял меня?
Володька хмуро кивнул и побрёл в школу.
Глава седьмая
Конкурс на болгарскую путёвку проводила завуч. Желающих, к удивлению Пахомова, набралось немного - всего десять человек. И ни одного пахомовского одноклассника. Правда, в последний момент Володьке удалось затащить на конкурс Белякова.
- Пошли, хуже-то не будет, - сказал он, устрашённый перспективой остаться одному перед лицом такой ответственности.
Тот пожал плечами. Делать всё равно было нечего.
Викторину устроили в субботу, после уроков, в классе пения. С портретов, висевших на стене, грозно взирали Чайковский, Глинка и Мусоргский. К доске был пришпилен плакат с текстом песни "Крейсер Аврора". Рядом кто-то нарисовал гитару и размашисто вывел мелом: "Башлачёв".
Класс был очень светлый, с большими окнами, но узкий, всего два ряда парт. Снаружи под козырьком искрились сосульки. Из окон открывался вид на внутренний двор, зажатый меж двух крыльев школы. Из тающих, усыпанных чешуйками коры, сугробов торчали голые тополя и берёзы вперемешку с корявыми соснами. На ветках сидели голуби и вороны. Завхоз и трудовик выносили какие-то доски из подвала и сваливали их возле столовой.
Пахомов пристроился за третьей партой у стены и оглядел других участников: сплошь старшеклассники, кроме двух девчонок из параллельного класса. Все выглядели очень сосредоточенными, точно сдавали экзамен. Беляков, застенчиво кряхтя, покосился на него с соседней парты. Пахомов залихватски подмигнул ему, демонстрируя безмятежность.
Вошла завуч со стопкой больших листов и учительница литературы - Камира Петровна.
- Ну что, готовы? - осклабившись, спросила завуч.
- Готовы, - серьёзно произнёс один из старшеклассников.
- Вместе сидеть нельзя. Луханина, Шарова - вы меня поняли? Я сейчас раздам листки. Потом буду задавать вопросы о Болгарии, а вы станете писать ответы. Кто не знает ответа, выбывает.
- А сколько всего вопросов, Ирина Леонидовна? - спросил Беляков.
- Пятнадцать.
- А если у нескольких человек окажется одинаковое количество правильных ответов?
- Тогда проведём дополнительный тур.
У Пахомова защемило в груди. Всего пятнадцать вопросов - и он в Болгарии. За границей! В другом мире!
На миг пригрезилось: вот он возвращается после болгарских каникул, загорелый, с кучей впечатлений, приходит в школу, и все пялятся на него как на знаменитого певца или футболиста; а потом - линейка, и он выступает там, рассказывая о поездке, и у каждого, даже у Карасёвых, в глазах - зависть и восхищение.
- Итак, первый вопрос... - объявила завуч. - Поставьте цифру один... "Назовите имя болгарского космонавта, летавшего по программе Интеркосмос".
Это было легко. У Пахомова дома имелся набор болгарских марок с космической тематикой, на одной из которых был изображён усатый человек в скафандре, а сбоку - надпись: "Майор Георги Иванов".
- Все написали? - завуч сделала паузу. - Следующий вопрос: назовите главу Коминтерна, чей мавзолей сейчас стоит в болгарской столице.
Это было ещё проще. Про Димитрова в "Сентябрятах" сообщали чуть не на каждой странице.
- Третий вопрос, - медленно произнесла завуч. - Назовите имена создателей славянской письменности, чей день отмечается в Болгарии двадцать четвёртого мая.
Пахомов оторопел. Несколько мгновений он тупо разглядывал свой листок, затем, чувствуя накатывающее отчаяние, покосился на Белякова: тот что-то старательно выводил синей ручкой. Завуч ласково озирала класс, ни на ком не задерживая взгляд.
- Все написали?
Голос завучихи прогремел как приговор. Володька поднял на неё глаза.
- А если нет ответа, то всё? - спросил он с робкой надеждой.
- К сожалению, - сочувственно улыбнулась та.
У Пахомова что-то оборвалось внутри. Не чувствуя под собой ног, он с грохотом выбрался из-за парты и ринулся к выходу. В носу щипало, на глаза наворачивались слёзы. Он срезался уже на третьем вопросе. На третьем! Где же справедливость? Зачем он ходил расспрашивал всех о Болгарии и мусолил эту нудятину про сентябрят? Три месяца подготовки - и всё коту под хвост. А самое обидное - он был единственным, кто не знал ответа на тот вопрос. Единственным! Беляков - и тот знал! А ведь он вообще сюда попал случайно. Как же так? Почему? А что, если Беляков сейчас выиграет? Нет, нет, невозможно! Так не бывает!
Ничего не видя перед собой, Володька вывалился на улицу и зашагал домой. Путь его пролегал мимо недостроенной трехэтажки, где он частенько играл с друзьями в казаков-разбойников и войнушку. Сейчас там копошился с приятелями Грищук - плавил свинец из притащенного откуда-то аккумулятора.
- А, Володяра! - приветствовал Грищук Пахомова. - Подь сюда.
- Чего тебе? - прогнусавил Володька, останавливаясь. Вот только Грищука ему сейчас не хватало!
- Ну подойди, - повторил Грищук, улыбаясь. - Бить не буду.
Пахомов приблизился. До недостройки было шагов двадцать, понизу она заросла кустами и молоденькими осинами. На маленькой полянке горел костёр, сложенный из ящиков для бутылок; трое каких-то пацанов выковыривали из аккумуляторной решётки свинцовые костяшки и бросали их в жестяную банку. Кругом валялись обломки шифера.
Грищук был в школьной форме, но весь расхристанный, грязный, без галстука; на нарукавной эмблеме его поверх раскрытой книги красовались череп и кости, нарисованные ручкой.
- Ну подойди сюда, - дружелюбно сказал он Пахомову.
Тот сошёл с дороги, протопал к нему меж луж, держась за лямки ранца.
- Чо, из школы чешешь? - спросил Грищук.
- Ну.
- Чо там, в школе?
Пахомов пожал плечами.
- Конкурс идёт, чтоб в Болгарию поехать.
- А ты чо?
- Проиграл.
Грищук заржал.
- Ты чо, думал, такому чухану как ты путёвку дадут?