- А вы "Рэмбо - три" видели? - спросил Игнатенко. - На той неделе в видео-салоне показывали. Это - чума! Опупеть можно. Там Рэмбо в Афганистане.
- Оба-на! - всполошились все. - Расскажи!
Игнатенко начал рассказывать, и все притихли. Слушали до тех пор, пока Маргарита, облачённая в спортивные штаны и геологическую зелёную куртку, не прикрикнула на них:
- Вы сюда работать пришли или болтать? А ну быстро за дело!
- Маргарита Николаевна, да мы целую машину притащили, - обиженно возразил Зимин.
- Ты со мной пререкаться будешь, Зимин?
- Вот же корова, - пробурчал Пахомов, которому ужас как хотелось дослушать рассказ про фильм.
Тут он заметил братьев Карасёвых, бодро тащивших куда-то огрызки больших картонных коробок. Махнул им рукой:
- Привет! А у вас есть дома "Рэмбо - 3"?
Те посмотрел на него, и Ромка почему-то отвернулся, будто обиженный на что-то, а Мишка лишь сухо кивнул и ничего не ответил. "Ни фига себе!" - подумал ошарашенный Пахомов. Он подбежал к Карасёвым, спросил ещё раз:
- Так чо, есть у вас "Рэмбо-3", пацаны?
Ромка опустил на землю картонки, выпрямился.
- Нам мама запретила с тобой дружить, понял?
Пахомов отшатнулся.
- Чего?
- И не ходи к нам больше, - визгливо продолжил Ромка, краснея.
Пахомов перевёл растерянный взгляд на Мишку. Тот стоял, опустив взгляд.
- Что случилось-то?
- Да ничего! - рявкнул Ромка.
Мишка поднял глаза.
- Мама с папой поссорились из-за... твоей мамы.
- Как это?
Мишка пожал плечами. Ромка сказал брату:
- Пойдём. Фиг ли с ним разговаривать ещё!
Они поволокли коробки к одиноко стоявшей сосне, вокруг которой лежало четыре мешка с мусором. Неподалёку завхоз разводил костёр. Рядом с ним стояла завучиха в свитере и линялых тёмных шароварах, заправленных в короткие сапоги, и давала указания. Вдалеке девчонки-шестиклассницы, побросав грабли, играли в салки, носясь вокруг деревьев.
Пахомов растерянно посмотрел вслед удаляющимся Карасёвым. Крикнул им:
- Дураки, что ли?
Ромка бросил картонки и подскочил к Пахомову. Заговорил, издевательски кривляясь:
- Получил от Грищука, а? Получил? Ты теперь чмошный! Позорник! Чухан! С тобой водиться галимо! Ты говно лизал! Лизал, лизал! - он запрыгал, тыча в Пахомова пальцем. - Говно лизал!
- Врёшь ты всё, козёл! - заорал Володька, дрожа губами.
- Лизал, лизал!
- Сейчас вмажу тебе - будешь знать!
К ним подбежал Мишка, сказал, поморщившись:
- Не обращай внимания.
Пахомов, побледнев, глянул на него, потом опять перевёл взгляд на Ромку:
- Заткнись, сука!
Но Ромка не унимался. Его будто заклинило.
- Лизал, лизал, говно лизал! Говноед!
Пахомов развернулся и пошёл прочь, сунув руки в карманы.
"Вот же мразь, - думал он, чуть не плача. - Теперь вся школа узнает. Блин, что делать-то? Сволочь Грищукская, чтоб ты сдох".
Острое чувство унижения и горечи вновь, как и в тот ужасный день, затопило по самую макушку. "Гад, урод, - мысленно костерил он Ромку. - Не лучше Грищука".
- Ты чего, от Маргариты втык получил? - спросил его Беляков.
- Не, - с угрюмо ответил Володька. Он вздохнул, озираясь. В ушах всё ещё стоял противный Ромкин голос: "Лизал, лизал! Говноед!". - Слушай, мне тут надоело. Пошли отсюда, что ли.
- Как же пошли, если Маргарита нас не отпускала?
- Да чихать мне на Маргариту! - брякнул Пахомов.
- Оба-на! - удивился Беляков. - А куда ты хочешь двинуть?
- Да вот хоть... в видеосалон, что ли... Ты как?
- Пошли, - пожал плечами Беляков. - Только не сейчас. Куда спешить-то? Всё равно скоро отпустят.
Он был прав. Через полчаса Маргарита скомандовала отбой.
- Зимин, Свержин, отнесите грабли на склад. Малыгаева, приведи со спортплощадки Луханина с Петровым. Жердев, собери пустые мешки. Шарова, прекрати беситься! Сходи к Ирине Леонидовне, скажи, что мы закончили. Игнатенко, найди Григория Валерьевича, завхоза. Вот ключи от класса труда - отдашь ему. - Она помолчала, разглядывая четвёртый "В". - Ну что ж, молодцы. Беляков, не лови ворон, на меня смотри! В понедельник всем быть на демонстрации! Помните: это не просто выходной, а день солидарности трудящихся. Мы обязаны проявить нашу солидарность. Будет очень плохо, если все школьники придут, а четвёртый "В" - нет. Полагаюсь на вашу сознательность. Все свободны.
Володька и Беляков направились домой к Пахомову, чтобы попросить у родителей денег на фильм. Володька хорохорился, болтал о всякой всячине, подавляя горечь от Ромкиных слов, а сам думал то о Грищуке, то о своём провале на конкурсе.
- Ты на каком вопросе срезался? - спросил он приятеля.
- На одиннадцатом, вроде. Про основателя ихней Компартии.
- А кто вообще победил-то?
- До конца дошёл? Никто, кажись. Путёвку дали чуваку из девятого класса. Он дольше всех продержался. Только зря.
- Почему?
- Ну, он вернул её потом.
- Зачем? - изумился Пахомов.
- Да фиг знает. Какие-то у него там проблемы.
Пахомов мстительно усмехнулся. "Вот и хорошо", - подумал он.
Проходя мимо проклятой стройки, Володька невольно прижался к другой стороне дороги и прибавил шагу. На перекрёстке им пришлось задержаться - там двигался очередной похоронный кортеж с автобазы: грузовики растянулись от рынка почти до "Геолога".
- Блин, почему они вечно по главной улице идут? - нервничал Пахомов.
- Наверно, потому что здесь - хороший асфальт, - резонно ответил Беляков.
Улучив момент, когда между КАМАЗами появится просвет, они перебежали через дорогу и направились вниз по улице, вдоль одинковых кирпичей пятиэтажек. На пустыре за стадионом гремели хлопки: подростки жгли костёр и кидали в него шифер.
- У меня в ноябре Мишкин самолётик улетел на балкон, - сообщил зачем-то Володька. - Я его тогда не мог достать - дверь примёрзла. А теперь вот всё растаяло, но фиг он от меня его теперь получит, гад.
Беляков промолчал.
В подъезде Володька проверил почтовый ящик, выудив очередное письмо счастья - уже третье за год.
- Зырь, Толян, чего нам шлют, - показал он Белякову линованный лист, аккуратно выдранный из тетради по русскому языку. На листе красивым почерком было написано: "Не выбрасывайте и не рвите это письмо! Кто перепишет его десять раз и отправит по десяти адресам, к тому придут счастье и удача. Одна девочка получила такое письмо, но не стала его переписывать. У неё умерли родители, а сама она тяжело заболела. Другая девочка сожгла это письмо, и у неё дома случился пожар. А ещё одна девочка переписала его десять раз и разослала разным людям, и ей было счастье и здоровье. Пионеры, комсомольцы и коммунисты не верят в бога и будут гореть в адском пламени. А кто верит, спасётся...".
Беляков прочитал письмо, хихикнул.
- Как будто Зимин писал. Только без ошибок.
Они поднялись на третий этаж. Володька долго звонил, потом открыл своим ключом. В большой комнате гудел пылесос, в квартире пахло рыбой - кто-то из родителей варил уху.
- Мама, мы с Толяном в видеосалон хотим пойти, - прокричал Володька с порога. - Дашь денег?
Мать вышла в прихожую. Она была в старом домашнем платье и тапочках. Волосы были перетянуты ободком.
- Здравствуйте, молодые люди, - улыбнулась она. - Что, субботник уже закончился?
- Ага, - ответил Пахомов, протягивая ей письмо счастья.
Беляков смущённо мялся в дверях.
- Здрасьте, - сказал он.
Мать пробежала глазами письмо и скомкала его.
- Тебе денег дать? Сколько?
- Рубль, - ответил Володька. Но посмотрел на друга и тут же поправился: - Два.