После работы Гаев завернул к Егору Мосолову - приятелю, с которым они когда-то учились в одном педе. Егор был на курс старше, но это не мешало им пьянствовать в общей компании. Традиция продолжилась и позже, чему способствовала близость их домов - оба жили в Дегунино. Роднило их и то, что они выросли в неполных семьях, но если Гаев потерял отца, то Егор - мать. Тёмная история. Её убили на улице, когда Мосолову исполнился год. Преступников так и не нашли. Кто опекал после этого Егора, Гаев не знал, но уж точно не отец. С ним, тихим тощим алкоголиком, Мосолов говорил через губу, а бывало, и поколачивал, если тот слишком докучал. Последнее, должно быть, происходило нередко, потому что Егор жил с ним в одной квартире и отселяться, судя по всему, не собирался. Самое интересное, что это соседство устраивало также и его многочисленных подруг, которых он менял чуть не ежеквартально. Мосолов обладал какой-то гипнотической притягательностью для женщин, невзирая на свой малый рост и явную склонность к тому же пороку, который погубил и его родителя. Глумясь над девичьими чувствами, он даже прибил к двери своей комнаты: "Всякая особа женскага полу, переступившая сей порог, будет изгнана со срамом и осмеянием". Гаев, втайне завидуя ему, не мог устоять перед искушением и поспешил похвастаться перед товарищем своей победой.
- Ну, я вижу, растёшь над собой, - похвалил его Мосолов, расположившись с другом в комнате.
Он никогда не мог избавиться от покровительственных ноток в общении с Гаевым. Это способствовало не только то, что он был старше, но и громадная пропасть в опыте семейно жизни: у Гаева он отсутствовал вовсе, зато Мосолов в свои двадцать три успел дважды побывать в гражданском браке, причём, второй раз его супругой стала однокурсница Гаева, которую Егор выгнал из дома спустя год совместной жизни.
Как водится, на столе тут же появилась большая баклага пива.
- Ну, за тебя! - провозгласил Егор, разливая по старым фарфоровым кружкам с коричневыми разводами по краям.
- Меня всё же терзают смутные сомнения, - произнёс Гаев, отхлёбывая пиво.
- Да они тебя всегда терзают, - снисходительно заметил приятель.
- Таков удел интеллигенции.
- Я попросил бы! - Егор назидательно поднял палец. - У меня профессия есть.
Гаев окинул взглядом стократ виденный им пейзаж Мосоловского жилья: старые кресла, пыльный диван, книжные полки до потолка, заставленные фантастикой, монитор на письменном столе и системный блок без боковых стенок возле заполненных держателей для аудиокассет между столом и кроватью.
- Ты - бердяевец, а значит, классовый враг, - лениво произнёс он. - У товарища Сталина с такими был разговор короткий.
- Тем хуже для него, - отрезал Егор. - У Сталина был шанс создать справедливое общество, а он вместо этого построил азиатское ханство.
- А многим нравится. Компатриоты вообще на него дрочат. Ты ж одно время подвизался в каком-то красном органе.
- Подвизался. Но на Сталина не дрочил. Я - большевик, а не сталинист.
- Ну да, ну да, - закивал, потешаясь, Гаев. - За большевиков и против коммунистов. Плавали, знаем. - Он опорожнил кружку и налил себе ещё. Помолчал, делая вид, что не замечает насмешливого Мосоловского взгляда. Потом сказал, осенённый внезапной мыслью: - Вообще, интересная штука - язык. Вот гляди. Я сказал "компатриоты дрочат на Сталина" - и вроде всё понятно. Но это - нам с тобой. А где-нибудь за границей придётся объяснять, что "компатриоты" - это сталинисты, которые ни разу не ленинцы, хотя и считают себя таковыми, а "дрочить" в данном контексте - это "восхищаться". А пройдёт лет двадцать, и то же самое придётся втолковывать уже нашим детям. Хрень какая-то.
Мосолов иронично глянул на него.
- А я вижу, ты болтун не хуже меня.
- Равняюсь на учителя.
- Не без успеха! - Егор поднял кружку. - На самом деле, рад за тебя. Если баба хороша, то это просто кул-форева, так держать! Чую, скоро ты нам курсы мастерства преподавать будешь.
Гаев ответил, почёсывая подбородок:
- Странно же. Девки из магазина кладут на меня с прибором... Не далее как сегодня опустили по самые помидоры. А какая-то гламурная киса за здорово живёшь даёт свой телефон. Не понять мне баб.
- Дурак ты, - убеждённо сказал Егор. - Не потому дурак, что глупый, а потому, что не знаешь. Девки из магазина ищут обеспеченного мужа, и ты у них не котируешься. А эта баба при деньгах, у неё другие приоритеты.
- И какие же?
- Молодость.
- Всё равно странно, - повторил Гаев, ощущая нарастающую лёгкость в суждениях. - Мне когда-то одна сказала, что больше всего ценит в мужиках заботу и настойчивость. Я решил с ней быть заботливым и настойчивым, так она меня тряпкой посчитала. Где логика? А самое неприятное знаешь что? Если я ей об этом скажу, сто пудов запишет меня в женоненавистники. В общем, трындец.
- Какая ещё логика? - откликнулся Егор. - Ты у кого её искать вздумал? У баб? Они другим местом думают.
- Да ты сам - женоненавистник, - заметил Гаев.
- И горжусь, - заявил Мосолов. Он поднялся, сходил на кухню, принёс ещё одну баклагу пива. Разлил по кружкам. - И вообще, бабы любят, чтобы о них вытирали ноги.
- То-то ты по Наташке сохнешь, - сказал Гаев, напомнив о неудачном втором браке Егора.
- Наташку не трожь. Наташка - моя вековечная любовь.
- Чего ж тогда из квартиры её вытурил?
- Да потому что невозможно уже было. - Мосолов устремил на приятеля внимательный взгляд и ухмыльнулся. - Даже не пытайся это понять. Бразильский сериал и достоевщина в одном флаконе. Я сам это до конца не понимаю.
- Да уж вижу.
- Она ведь два аборта делала из-за собственной дурости, - продолжал Мосолов. - Я когда с ней жил, чувствовал, что деградирую. Книги перестал читать, не общался ни с кем. А сейчас только о ней и мечтаю. Люблю её, стерву. Звонил даже однажды по пьяни - на тёщу попал.
- Странная у тебя какая-то любовь. Самоедская.
- Не то слово! Я уже всем надоел этими стонами. Каждый месяц с новой бабой, а Наташку забыть не могу. - Он не спеша опорожнил кружку, поставил её на стол. - Когда выгнал её, через пару недель кинулся в школу, где она работала - мириться. Захожу, спрашиваю у охранника: где такая-то? А он мне: "Ты кто такой?". Я говорю: "Муж". А он: "Ни фига. Это я теперь - муж". Такие дела. Месяца два в себя прийти не мог, пока Танька... ты её не знаешь... отличная девка... меня прям вот на этом столе не изнасиловала.
- Она - тебя? - не поверил Гаев.
- Она - меня, - подтвердил Мосолов, разливая по новой. - Самое интересное, что когда мы с Наташкой расстались, у неё всё пошло так, как я предсказал. Спуталась с этим охранником, развелась, ну и кому она сейчас нужна?
- Тебе, - ухмыльнулся Гаев.
- Это правда, - серьёзно закивал Мосолов. - Я иногда представляю, что мы опять встретимся. Как себя поведём? Тут возможны два варианта: либо пройдём мимо, не заметив, либо кинемся друг другу в объятия.
- А потом что?
- А потом то же, что и раньше: поживём вместе и разбежимся.
- Ну и надо оно тебе?
- А по другому не могу.
Гаев махнул рукой. Он уже захмелел. Пиво всегда оказывало на него сокрушительное воздействие. С двух литров Гаева тянуло на подвиги и психоанализ. Обычно за этим следовал третий литр, но сегодня Гаев хотел сохранить остатки благоразумия, чтобы завтра не брести к научнику с больной головой.
Он поднялся на ноги.
- Ну, я пойду.
- Давай, - согласился Мосолов, валясь на диван и беря со стола мятую пачку сигарет "Парламент". - Провожать не буду, закроешь дверь...