- Ага.
В окно бил алый сумеречный свет. Сизое небо рассекали ватные, будто пропитанные йодом, облака. По крыше противоположной девятиэтажки бродили голуби. Сквозь открытую форточку шумели деревья.
- Ты смотри не угори тут, - пожелал напоследок Гаев.
- С пары литров пива? Шутить изволишь?
Едва вышел из подъезда, позвонила маманя.
- Володя, ты где?
- Домой иду. К Мосолову зашёл по пути.
- А, ну хорошо... - Она помолчала. - Ты как, пьяный?
- Да нет... почти. Немного пива выпили.
- Ну давай. Жду.
Он пересёк утонувший в темноте двор, освещённый по краям фонарями, вышел к шоссе и, приплясывая, зашагал по тротуару. В жёлтом кругу света на блочной стене дома чернела надпись: "Буржуев на нары - рабочих на Канары!". Гаев прочёл её, засмеялся, глядя на чёрное, беззвёздное небо и бледную луну, рассечённую царапинами облаков. И тут его накрыло. В голове, словно по какому сигналу, побежали строчки:
Мы сидим вдвоём
Я с тобой сижу за одним столом
Мы сидим и пьём
Каждый думает о своём
Я сижу, молчу
Слышать, видеть, знать не хочу
Я задул свечу
Мне почти никак, я сижу, молчу
Темнота, весна, одинокий дом
За одним столом мы сидим вдвоём
Он остановился, проговаривая про себя этот текст. Непослушными пальцами вытащил из заднего кармана джинс блокнот в покоробленной от влаги картонной обложке, из другого кармана извлёк ручку. Прислонился спиной к фонарю и начал торопливо записывать. Строчки разбегались, полстраницы закрывала тень от руки.
Стихи он начал писать пару лет назад, настигнутый кризисом взросления. Полный мрачных мыслей, что взял в жизни неверный старт, он склонялся поменять вуз, но маманя упиралась: "Сначала закончи этот, а потом поступай куда хочешь". Она паниковала, думая, что если любимое чадо бросит педагогический гадюшник, его тут же загребут в армию. Гаев не разделял такого убеждения, однако, против родительской воли не пошёл. На этом-то перепутье его и подстерёг Мосолов со своими литературными открытиями. "Булгаков - отстой, - безапелляционно заявил он, пока они пили дешёвые коктейли в жестяных банках под институтской лестницей. - Попса для интеллигенции. Читай Сашу Соколова и Веню Ерофеева. Эти реально жгут". И ведь не обманул, зараза! Действительно зажгли. Да так, что осветили Гаеву путь в иномирье.
Не сказать, чтобы он прежде был чужд худлита. Читал много и запоем, отдавая предпочтение фантастике. Но вот сочинять его не тянуло никогда, разве что однажды, поспорив, набросал пародию на прочитанное: "Двадцатикилометровый звездный линкор Его Величества "Достоинство Императора" медленно поднимался над горизонтом, готовый обрушить всю ярость государя в самое лоно повстанцев. Он вошел в атмосферу, как нож в масло. Броня могучего суперкорабля нагревалась и краснела от трения. Его толстые орудия сверкали в лучах утреннего солнца..." и т.д.
А тут Гаева словно вытолкнуло в другую плоскость бытия. "Школа для дураков" снесла ему башку, а поэма "Москва - Петушки" вызвала к жизни неудержимый приступ стихотворчества. Те ранние опыты он затем похерил, но муза уходить не хотела, пробуждаясь после каждой пьянки, и дальше шло по нарастающей. За первые полгода он написал три стихотворения, за вторые - семь, за третьи - десять. Некоторые читал тому же Мосолову, другие - девчонкам, которых наивно хотел развести на перепих. Читал и мамане, которая от внезапного таланта сына тихо млела. "Ты бы отправил их в какой-нибудь журнал", - советовала она ему. Гаев отмахивался: "Да ну, глупости это всё".
Но он лукавил. На самом деле ему ужасно хотелось увидеть себя изданным и получить свою порцию оваций. Но страх получить отказ был сильнее тщеславия. Однажды он всё-таки пересилил себя и отнёс нетленки в один поэтический журнал. Там ему вынесли вердикт: "С регулярным стихом у вас нелады. Где начинаете экспериментировать, там поинтересней. Содержание - ваша сильная сторона, но форма хромает на обе ноги". "Хм, - сказал Гаев озадаченно. - А можно примеры экспериментов? Чтобы знать, на что ориентироваться". "Те, где не по четыре строки в строфе. Они хотя бы формально выглядят любопытнее". Вот так. Больше Гаев по журналам не ходил.
Он открыл дверь в квартиру, зашёл и разулся. Маманя разговаривала по телефону, одновременно гатачивая пилочкой ногти.
- Ну да... А у меня когда Володька тянуться начал, я ему одежду раз в полгода меняла. Всю! А время-то какое было!.. Ага... Ну ты помнишь...
Услыхав звуки в прихожей, крикнула сыну, прикрыв трубку ладонью:
- Володя, там картошка стоит... и сосиски...
- Угу, я понял.
Гаев прошёл на кухню, поставил в микроволновку ужин, включил телевизор. Шли новости. Юная ведущая с непроницаемым лицом сообщала, что на Землю падает сошедший с орбиты спутник.
- Его падение ожидается в районе горной гряды... - ведущая сбилась, всматриваясь в телетекст: - А-эн-дэ.
Гаев вздрогнул, изумлённо уставившись в экран.
Из комнаты доносился голос матери:
- Алевтина Петровна сегодня ходила к нему... да... и говорила... она потом вернулась вся такая расстроенная. Ужасно, просто ужасно!.. А что у шефа? Вы были? И как? Да что вы говорите! А сисадмины... да-да, конечно... а сисадмины что на это? А-ха-ха! Ну правильно, им-то что волноваться! Это же опять на нас свалится... А я ему уже говорила! "Сергей Макарович, говорю, вы вообще о будущем думаете?"... А ничего! Живёт сегодняшним днём... Ну да, наплевать. А? Да-да-да! Ну ладно, Алевтина Петровна, у меня уже Володька пришёл с работы. Пойду сына кормить. Да... да... хорошо... Да... Ну, до свидания!
Она явилась на кухню - маленькая, чернявая, совсем непохожая на рослого блондина Володьку. Тот уже смёл с тарелки ужин и лениво пил чай, листая лежавшую на столе книгу в мягкой обложке - "Страх и ненависть в Лас-Вегасе". По телеку кривлялись какие-то юмористы и громыхали смехом зрители в зале.
- Ну что, как? - осклабясь, спросила маманя. - Не очень пьяный?
- Да нет, - поднял Гаев взгляд.
- Ой, а глаза-то, вижу, прямо плывут...
- Да нормально всё.
- Завтра идёшь в институт?
- Угу.
- Ну как, готов?
- Да чего там... Не экзамен же!
Маманя присела с противоположной стороны стола.
- Ну а со стихами как? Не надумал в журнал отнести?
Гаев устало вздохнул.
- Да ну, к чему это? Я ж не ради журналов пишу.
- Ну а ради чего?
- Не знаю. Приходят в голову - и пишу.
Маманя помолчала, глядя в телевизор, затем сказала через силу:
- Ну, давай я отнесу, если ты не хочешь.
- Да зачем?
- Ну а что им лежать мёртвым грузом? Я так волнуюсь за тебя, сынок! - вырвалось у неё.
Гаев потёр щёку.
- Чего ты волнуешься-то?
- Ну как... получится - не получится. Жизнь-то наша - в детях. Если у тебя всё будет хорошо, то и у меня всё будет хорошо.
Он раздражённо отмахнулся.
- Глупости. Куда я денусь? С голоду, поди, не помру. А журналы... Не знаю. Рано ещё. Руку набить надо. Да и не в том суть. - Он решил сменить тему. - Ты с кем говорила-то?
- Да о работе всё. Новую программу ставят, никто в ней не разбирается.
Маманя работала в дочерней фирме крупной нефтяной компании специалистом по внедрению бухгалтерских программ. Получала хорошие деньги, но постоянно жаловалась, что там сидит куча блатных, которые ничего не умеют и только кидают понты. Каждый вечер, придя домой, она висела на телефоне, обсуждая с коллегами события дня.
- Как ты не дуреешь? - сказал он. - И днём о работе, и вечером. Свихнуться же можно.