Глава вторая
Новый год Пахомов любил главным образом потому, что отец не гнал его от телевизора, где 31 декабря показывали много интересного: киноконцерт, "В гостях у сказки", "Вокруг смеха" и прочее в таком духе. Правда, в этот раз одно наслоилось на другое, и Пахомову пришлось выбирать - либо "Вокруг смеха" по первой, либо киноконцерт по второй. Он выбрал киноконцерт.
Родители, как обычно, собачились на кухне, мешая друг другу готовить праздничный ужин.
- Ты видишь, я здесь лук режу? - раздражённо говорила мать.
- Ну а где мне свеклу мыть? - огрызался отец.
- Горит тебе? Подождать не можешь?
- Да, горит...
В девять явился отец смотреть программу "Время", и Пахомов ушёл в свою комнату выспаться перед новогодней ночью. Правда, заснуть у него так и не получилось, хотя он закрыл дверь и залез под одеяло с головой. Отчего-то вспомнился дневной телемост советских школьников с американскими: ухоженные, серьёзные старшеклассники задавали друг другу умные вопросы, а Пахомов глядел на них и думал о "Звёздных войнах" - не о военной программе Рейгана, которой проели всю плешь на политинформации, а о фильме, который он видел две недели назад у Карасёвых. Межзвёздные перелёты, чудовища с других планет, лазерные мечи - это же чудо какое-то!
В полном обалдении выйдя от Карасёвых, он кинулся в библиотеку взять что-нибудь про иные миры. Там ему подсунули "Маленького принца". Книжка оказалась на редкость тоскливой и муторной: странный мальчишка в шарфе сигал с одной планетки на другую и вёл занудные разговоры с лисом и розой. Фигня какая-то. Пахомов еле дочитал её - хорошо хоть, что маленькая. Вернув книжку в библиотеку, он взял "Приключения капитана Врунгеля", которые ему рекламировал Беляков. Вот это уже было совсем другое дело: моря, дальние страны, приключения. Почти как "Звёздные войны", только без супертехнологий.
Пока он так лежал, переносясь мыслью в далёкую-далёкую Галактику, пришли гости, коллеги родителей, - Андрей Семёнович Захаров и его жена, Анна Григорьевна. Пахомов услышал характерный говорок Андрея Семёновича - с хрипотцой и кашляющим смехом. Грянули преувеличенно радостные возгласы матери, потом комок звуков распался: мужские голоса забубнили в комнате, а женские зазвучали на кухне. Пахомов слышал каждое слово, но продолжал лежать с закрытыми глазами, грезя про Люка Скайуокера и принцессу Лею. Потом всё же вылез из-под одеяла и открыл дверь.
На кухне Анна Григорьевна тёрла сыр в тарелку, а мать резала на доске колбасу.
- Знак жёлтой змеи - земля, - говорила Анна Григорьевна. - Значит, будет приумножение богатства. И успокоение. А мы сейчас живём под знаком земляного дракона. Он покровительствует карьеристам. Недаром кооперативы везде пооткрывали...
Мать увидела Володьку и произнесла, сдув со своих глаз упавшую прядь волос:
- Проснулся, сынок? Поздоровайся с гостями. И переоденься. Праздник всё-таки.
- Здрасьте, - сказал Володька Анне Григорьевне. Та улыбнулась ему.
- Здравствуй. Хорошо поспал? Мы тебе, наверное, мешали.
Она была высокая, сухопарая, с бородавкой на шее. Пахомов помотал отрицательно головой и ушёл переодеваться. Напялив джинсы и чёрную футболку, спросил у матери: - Нормально, что ли?
Мать, нарезая хлеб, бросила на него взгляд.
- Нормально.
Пахомов прошёл в большую комнату. Там был притушен свет, в одном углу переливалась огнями ёлка, в другом надрывался, пульсируя холодным светом, телевизор. Отец, сидя на стуле за накрытым столом, говорил вольготно расположившемуся на диване Андрею Семёновичу:
- Да они нарочно кооперативы разрешили, чтобы свои деньги легализовать.
- Если так, зачем Чурбанова судят? - усмехался Захаров. - Он же - свой.
- Брежневские кадры вычищают. Ты посмотри: Громыко убрали, Долгих убрали, Чурбанова судят. Это ж Андропов ещё начал.
- Так что ж по-твоему, узбекское дело - тоже политика?
Отец не успел ответить - увидел вошедшего Пахомова. Володька поздоровался с Захаровым, присел в кресло. Гость сразу переключился на него.
- Ну что, как там в школе? Всё ещё учат любить дедушку Ленина?
- Учат, - пробурчал Пахомов.
- Наломал дров Владимир Ильич. Куда-то не туда нас повёл, а?
Пахомов пожал плечами, подумав при этом: "Зря ты так про Ленина".
- У нас будет конкурс на поездку в Болгарию, - сказал он. - Вы что-нибудь знаете про Болгарию?
- Про Болгарию? Гхм... А что тебя интересует?
- Ну... что-нибудь.
Захаров почесал затылок.
- Да вот хотя бы... про Вангу слышал?
Пахомов замотал головой.
- Предсказательница. Слепая. Говорят, будущее на тысячу лет вперёд видит. К ней всё Политбюро ходит.
- Вряд ли их будут об этом спрашивать, - усмехнулся отец.
- Будут - не будут, а такие вещи надо знать. Жить в конце двадцатого века - и не слышать про Вангу! Ведь это тебе предстоит, так сказать, проверить, правду говорит бабка или врёт, - Захаров привычно закхекал и пошёл чесать языком: про инопланетян, тайну гибели Гагарина и загробный мир. Пахомов слушал, развесив уши. "Вот это да! - думал он. - Неужто увижу эту Вангу? Зыко! Обзавидуются все. Надо будет про Ленина её спросить".
В комнату вошла мать.
- Володя, я ж забыла - тебе гости мороженое принесли. Хочешь?
- Хочу!
- Ну возьми в холодильнике.
Пахомов убежал на кухню. Мороженое оказалось фруктовым, жёлтого цвета, в вафельном стаканчике. Мать начала расставлять на столе тарелки, Анна Григорьевна принесла широкую хрустальную вазу с мандаринами и яблоками. Мужчины вышли в подъезд покурить, а когда вернулись, Захаров оживлённо говорил:
- Точно тебе говорю, Ельцин Горбача скинет. Ты посмотри, какая волна поднимается. В следующем году - выборы. Горбачёв сам себе яму роет.
- Не дадут они ему работать, - с сомнением говорил отец. - Съедят, как Хруща.
- Не скажи. Я в Ельцина верю. Он - мужик головастый.
Мать вытащила из шкафа юбку с блузкой и ушла в детскую комнату переодеться. Анна Григорьевна, усевшись на диван, принялась назойливо расспрашивать Пахомова про школьные дела. Тот уже привычно поведал ей про Болгарию. Анна Григорьевна оживилась, начала рассказывать про памятник какому-то Алёше в Софии и про мавзолей Димитрова. Потом вспомнила про курорт Слынчев Бряг. Захаров вставил свои пять копеек, сообщив, что "Слынчев Бряг" - это ещё и бренди.
Пахомов посмаковал про себя странное слово - "бренди". Воображению сразу представились бары, модная музыка и почему-то - ковбои. Болгария всё явственнее представлялась ему волшебной страной, полной непонятных обычаев и необычных вещей.
- Ну что, давайте проводим старый год, - прогремел Захаров, отвинчивая крышку с бутылки "Дюшеса".
Анна Григорьевна замахала руками.
- Нет-нет, я - только воду. Или шампанское.
- Что такое? - удивилась мать.
Отец сидел, посмеиваясь. Захаров плеснул ему в бокал немного лимонада, спросил у пахомовской матери:
- Людочка, по маленькой?
Мать вскинула брови, не понимая. Захаров поднёс к её носу открытое горлышко бутылки. Мать принюхалась и фыркнула, морщась.
- Ой, где ж вы это взяли, Андрей Семёнович?
- Хочешь жить - умей вертеться, - закхекал гость. - Ну так что?
- Ну если только совсем чуть-чуть...
- А мне? - сунулся Володька.
- А тебе ещё рано, - улыбнулся отец. - Давай я тебе морсу налью.
Пахомов обиженно откинулся к спинке дивана. Что ещё за новости? С каких пор ему рано пить "Дюшес"?
- Ну, за прошедший год! - объявил Захаров. И зачем-то добавил: - Чтоб Егору Кузьмичу подольше икалось.