Они вошли в подсобку, заставленную до самого потолка деревянными ящиками с бутылками.
- Здрасьте, мы хотим тару сдать, - отрапортовал Пахомов сидевшей за стойкой пожилой тётке с добрыми глазами.
- Давайте, - согласилась та. - Но только с короткими горлышками и без клейм. Вон правила на стене, ознакомьтесь.
Мальчишки, прислонив сумки к стене, сгрудились перед листком с правилами. Из угла, сидя на табурете, за ними настороженно наблюдала белокурая девочка. Она держала огромную сахарную завитушку и мелко откусывала от неё, почти не жуя.
Пахомов радостно доложил приёмщице:
- У нас все бутылки подходящие.
- Вот и хорошо. Выкладывайте вон в те ящики. Молочные - отдельно, пивные и винные - отдельно. Литровые и поллитровые тоже раздельно.
Вчетвером они быстро расставили стеклотару, пересчитали: шестнадцать молочных бутылок и одиннадцать других. Володька отошёл получить деньги, а братья Карасёвы прикрыли ящики спинами, чтобы приёмщица не заметила высокие головки некондиционных бутылок.
- Пять рублей! Целых пять рублей! - восторгался Пахомов, выходя на улицу.
- Как делить будем? - спросил Беляков.
Пахомов почесал затылок.
- Не знаю. Пять на четыре не делится.
- Можно дать каждому по рублю, а последний рубль разменять, - предложил Мишка Карасёв.
- Точно! - обрадовался Пахомов. - На рынке и разменяем.
Они рванули на рынок, наперебой смеясь над глупой приёмщицей.
- Я такой стою и смотрю на неё, - торопливо рассказывал Ромка. - Типа, на ящик опираюсь. А там - три бутылки из-под шампанского. И ни фига не заметила!
- А я деньги беру, и думаю: "Во дура-то!", - смеялся Пахомов.
Они уже отошли метров на сто от пункта приёма, когда сзади донёсся тонкий голос:
- Мальчики! Вернитесь!
Они обернулись, увидели девчонку, что жевала булку, и, не сговариваясь, рванули прочь. Бежали, не останавливаясь, до самого рынка.
- Уф, - тяжело выдохнул Пахомов, переходя на шаг. - Вроде, проканало.
- Только нам теперь туда уже не сунуться, - сказал Беляков, вытирая со лба пот.
- Ну и фиг с ним.
Осталось решить, что делать с деньгами. Володька хотел купить шоколадку, но Карасёвы его отговорили.
- Ты что! - вскричал Ромка. - Лучше жвачку возьми.
- Зачем мне жвачка? - удивился Пахомов. - Я её и не любил никогда.
- А ты иностранную пробовал?
- Иностранную?
Карасёвы снисходительно посмотрели на него.
- Не видел, что ли? Пойдём.
На одном из лотков были выложены рядами жвачки в ярких упаковках - кубики, пластинки, шарики. Продавец - молодой парень в наглухо застёгнутом пальто и шарфе поверх толстого чёрного воротника - весело произнёс, постукивая ногу о ногу:
- Налетай - не ленись, покупай живопИсь.
- А они вкусные? - недоверчиво спросил Володька.
- Скажешь тоже! Конечно, - сказал Мишка. - Там ещё внутри вкладыши есть - с машинами или мультиками. Но самые вкусные - круглые.
- В пузыре? Но там же вкладышей нет.
- Зато самые лучшие.
Стоили эти самые лучшие, правда, подозрительно дёшево - пятьдесят копеек (прочие, со вкладышами, шли по рублю), но Пахомов решил поверить другу.
- Дайте мне два шарика, - протянул он бумажный рубль.
Продавец принял у Пахомова деньги и кивнул на жвачки.
- Отрывай от ленты.
Стянув рукавицы, Володька быстро отодрал два шарика и торопливо распаковал один из них, пока не закостенели пальцы. Шарик был красного цвета, на вкус - точно клубника.
- Ну как? - спросил его Беляков, который деловито разворачивал обёртку Turbo.
- Вкусно!
- Надо ещё рубль поменять.
- Точно. Я забыл.
Он повернулся к продавцу.
- Вы нам не разменяете рубль по двадцать пять копеек?
- Да хоть по десять, - усмехнулся тот. - Давай.
Довольные, они отвалили с рынка. Забежали в универсам - погреться. Внутри возле входа стоял мужик с объявлением в руках: "Меняю Тойоту на квартиру".
Пахомов приблизился к прилавку с соком в картонных коробках, спросил Карасёвых:
- А вам в классе про Болгарию говорили?
- Говорили, - ответил Мишка. - Папа сказал, что мы туда скоро и так поедем.
- Ладно врать-то!
- Сам ты врёшь! Вон, можешь у Ромки спросить.
Пахомову стало обидно - будто он долго и с чувством выводил рисунок, а кто-то подошёл и сказал: "Мазня!".
Настроение было испорчено, пусть он и не очень поверил Мишке. Разве можно кататься за границу просто так? Кто тебя выпустит?
Расстались они на выходе из магазина. Карасёвы пошли кататься с горки на листах алюмминия, Беляков умотал к друзьям, а Пахомов пошёл домой.
Там, как обычно, ругались родители. Отец, то и дело поминая какую-то "камералку" со "съёмкой", громко возмущался кознями начальства и выговаривал матери, что та его совсем не поддерживает.
- Что вы все на меня взъелись, как на Гитлера? - рычал он. - Нашли себе врага народа!
- Виктор, успокойся, - говорила мать устало. - Это не против тебя война идёт.
- Против меня! Именно против меня!
Володька разделся, прошлёпал в свою комнату.
- Сынок, ты есть будешь? - спросила мать, отвлекаясь от препирательств с отцом.
- Нет. Потом.
Не хотелось сидеть там с ними, видя, как они ругаются. Пахомов плюхнулся на диван и открыл "Наших друзей сентябрят". Начал лениво вчитываться, борясь с накатывающей дремотой, потом закрыл книжку и задумался. Неужто Мишка не врал? Почему тогда его, Пахомовский, отец не ездит в Болгарию? Спросить его? А если разозлится ещё больше? Да ну на фиг! Интересно, что мама в нём нашла? Вечно недовольный, орёт почём зря и за границу не возит. Отец называется! Вот у Мишки с Ромкой отец - это да! И видак у него есть, и заграничные календари, и конфеты. Зыко! А Володькин отец только и может что ругаться. Правильно мама сказала: "Завидует!".
Погружённый в эти мысли, Володька не сразу ощутил, что диван под ним слегка покачивается. Чуть-чуть - будто плавает в спокойно колышущемся киселе. Пахомов похолодел. Иизумлённо вытаращившись на противоположную стену, покрытую бледными обоями в серую полоску, он прислушался к своим ощущениям. Так и было - диван качался! Володька окинул растерянным взглядом комнату, заморгал, чувствуя, как начинают стучать зубы. Сразу вспомнились страшные истории о полтергейсте, которые рассказывали в классе девчонки.
Преодолевая себя, он откинул книжку и вжал ладони в диван, надеясь, что качка закончится. Но не тут-то было - диван колыхался всё сильнее. Пахомов открыл было рот, чтобы позвать маму, и в этот момент раздался грохот. Стены запрыгали у Володьки перед глазами.
Продолжалось это всего несколько мгновений. Потом всё затихло, и Пахомов бросился на кухню. В дверях он столкнулся с испуганной матерью.
- Мама, это - землетрясение?
- Да, сынок! Одевайся быстро.
Все неприятности мгновенно улетучились. Остался один страх.
Глава четвёртая
Двадцать первого января вместо первого урока состоялась траурная линейка в честь годовщины смерти Ленина. Строились в холле первого этажа, протягиваясь рядами вдоль стен и гардероба. Пока четвёртый "В" двигался к месту построения, Пахомов слышал, как идущий впереди Зимин деловитым баском говорил товарищу, плечистому Вахтангидзе: "Ну и, в общем, кто вступит, тот и спасётся от последнего суда. А остальных сожрёт дракон...". "И когда это будет?" - с испугом спрашивал Вахтангидзе. "Скоро. Может, завтра. Или через неделю". "Блин! Значит, спешить надо! Где они сидят?". "На Северной, возле Берёзки. Такой деревянный дом. Там ещё маленькая табличка висит: Свидетели Иеговы".