У дома Соны Симон свернул с тропинки, пошёл и остановился растерянно возле сарая, откуда Сона сбрасывала доски для пола. Нагая, в чём мать родила, Сона спала поверх одеяла и была смуглая в утренней полутьме. И почему белый свет такой бессмысленный, непонятный и грязный!
Симон как пригвождённый стоял возле дома Соны. Было холодно и одиноко, и не было на свете ни одного притягивающего уголка, поскольку он хотел только Сону, а Сона была мертва и засыпана землёй, а дом под скалой был груб и враждебен Симону.
«Сона…» — промычал Симон про себя, потому что, если бы он громко закричал, соседи бы проснулись, собаки бы залаяли, пришла бы Агун и заклокотала в своей тошнотворной, опостылевшей ярости.
Агун добралась до Гамера и сидела ждала Симона — она сидела на камне и плакала, потому что жалела лошадь, а разгрузить её сама не могла. Она только расслабила в нескольких местах верёвки, а в одном месте верёвка запуталась, и она сидела рядом с лошадью и плакала.
— Говорил ведь, что не под силу тебе такой груз!..
— Будто бы сам очень крепкий… Уж ты-то непременно бы вернулся больным, — заплакала Агун.
— Если я заболею — за мной есть кому следить, а вот тебе не приведи бог заболеть, все пропадём. И, Агуник… Скажи ему, пусть не торопится с загсом, пусть повременит. Слышишь?
На дороге где-то возле Овита загромыхало грузовое такси с приглушённым мотором, потом скрылось за поворотом, коротко прогудело и затихло.
— Да на что нам всё это… И копейки не увидим от его тысяч, и имя прославится его — не наше, и невестка, хорошая ли будет, плохая ли — всё равно чужой нам останется. Отдали городу — конченное дело. Как с дочкой получилось? То же самое с сыном будет.
— Хватит глупости болтать. Надоела.
— Увидишь.
— То есть хочешь сказать, что моя доля такая, невезучая?
— Никому на этом свете не сладко.
— Мне так особенно. Я шофёру сказал, чтобы он место тебе рядом с собой придержал, груз в кузове устроим, сама с шофёром поедешь, спокойнее будет.
— Ну да… Умник какой… Груз наверху положу, сама в кабину сяду, а овитовские дурни на моём грузе разлягутся, мягкое местечко себе найдут.
В машине под брезентовым верхом набилось народу видимо-невидимо. Водитель вышел из своей кабины, чтобы помочь Симону, и сказал Агун:
— Ты рядом со мной садись, тикин12 Агун.
Она проследила, чтобы груз осторожнее уложили и подумала мимоходом, что внимание такое либо из уважения к имени Армена, либо из-за брата Валода, а то кто бы стал обращать внимание на этого несчастного плотника. Под конец она сама без чьей-либо помощи забралась в кузов.
— Спасибо, сынок, запах бензина очень на меня действует, здесь мне лучше будет.
— Скажешь ему всё, поняла? — сказал Симон.
— Что?
— То, что я тебе сказал.
— Да что, что?
С выключенным мотором машина скатилась в овраг, погромыхала-погромыхала, попятилась и поползла вверх — Симон стоял рядом с лошадью и, подняв руку, то ли глядел, то ли говорил что.
Арнаут — обжора.
Маран — особый погреб для хранения фруктов и вина.
Апи — дед.
Яху — средство народной медицины, применяемое при ушибах и переломах.
Мутака — матрас, тюфяк.
Нани — мать, матушка.
Стихотворение Ованеса Туманяна «Конец зла». Перевод с армянского В. Звягинцевой.
Стихотворение Ованеса Туманяна «Взятие крепости Тмук». Перевод с армянского П. Карпа.
Стихотворение Ованеса Туманяна «Парвана». Перевод с армянского К. Симонова.
Стихотворение Ованеса Туманяна «Родник». Перевод с армянского А. Наймана.
Сурб Саргис — святой Саргис. Здесь имеется в виду церковь под таким названием.
Тикин — уважительное обращение к замужней женщине.