А тут вдруг пятьсот в неделю... Оказалось, что здесь это совсем невысокий оклад. Дали для "старта..." Как начинающему...
Взяли меня временно и в "Торонто-симфони". На место отпускника. На постоянное место сюда берут лишь молодняк. До тридцати... Оркестр отправлялся на гастроли в Европу, ну, и я, конечно, с ним. Для того и пригласили... Играли в Париже, Женеве, Лозанне, Цюрихе, Люцерне. Затем объехали Германию. Завершили в Вене. Точнее, это я завершил гастроли в Вене. А оркестр отбыл еще и в Прагу. На четыре дня. Я хоть и брал Прагу вместе с Красной Армией, но канадского паспорта у меня еще не было. А по временной бумажке въедешь -- так еще и не выедешь... Меня оставили в Вене, в прекрасном отеле, а затем выплатили за все дни моих прогулок по Вене, как если бы я играл с оркестром в Праге...
Сколько тогда получал? Вначале 600 долларов в неделю, затем 700... За одну эту гастрольную поездку, -- а сколько их было потом! -- только за эту заработал 22 тысячи долларов. Накупил всем подарков, себе -- кожаное пальто, которое в Одессе было для меня недосягаемым.
Сейчас я работаю в оркестре Национального балета Канады. Не весь год, правда. Круглый год балерины не танцуют. Зарплата растет...
Я часто вспоминаю своих коллег, музыкантов Одесского симфонического оркестра. Большинство из них -- специалисты высокого класса. Они могли бы здесь преуспеть. Увидеть мир, как увидел его я в своих музыкальных турне. Что им уготовлено вместо этого? Нищенство. Произвол местных властей, известных своим юдофобством. И, как моральная компенсация, давняя сентенция Сталина о том, что "последний советский человек на голову выше буржуазного чиновника, влачащего ярмо капиталистической эксплуатации..."
Ефим (Хаим) МУЛЬТЯНЕР
=>
ЗАПИСКИ ХАИМА-ПОНТОНЕРА
1. ЕВРЕЙ ДЛЯ КАЗАКА ВСЕГДА ЕВРЕЙ
Ростовский полевой военкомат собрал нас, призывников, и отправил в сторону Сталинграда. Шло более тысячи человек. Процентов девяносто -донские казаки. Чем глубже мы входили в так называемую область Войска Донского, тем сильнее чувствовалось недружелюбие станичников. Они вспоминали своих атаманов, говорили о независимости, которая не за горами... С какой стороны они ждали своей независимости, выспрашивать не было необходимости: после каждой ночевки в станице, на утреннем построении, не хватало все больше призывников. Станичники исчезали, и никто их не разыскивал.
Невдалеке от Сталинграда, примерно через десять -- двенадцать дней пешего пути, нас разделили. Тех, кто старше по возрасту, в одну группу (позже их направили в стройбаты и другие нестроевые части). Молодежь -- в другую... Не знаю, по какой причине, но представители ростовского военкомата ушли с призывниками постарше. Все документы на молодежь вручили мне и приказали вести в Большие Чепурники, в распоряжение одного из полевых военкоматов. Я стал, среди примерно четырехсот казаков и иногородних, старшим. Радости от этого не испытывал: разбегаются они, а отвечать мне. Что будет, когда я приду один, нагруженный призывными карточками разбежавшегося "Войска Донского"?
Перед последней ночевкой в станице Красноармейской разыгралась сцена, которую позднее я вспоминал не раз и при самых различных обстоятельствах. Мне удалось здесь получить разрешение на ночлег в местной школе. Стояла глубокая осень, а Сталинград -- не южный берег Крыма. Мы мерзли. Но ночлег -- это полдела. Надо было ребят накормить -- без карточек, воинских продаттестатов. Удалось убедить начальника железнодорожной столовой накормить нас обедом. Начали собирать рубли и гривенники. Оказалось, что у части ребят нет ни единой копейки. Кончились и продукты, взятые из дома. Тогда, с общего согласия, все "богачи" добавили в общую кассу по пять -десять копеек. Доложил и я свои, примерно сорок рублей, оставшихся от моей последней зарплаты инженера-дорожника. Накормили всех. По-братски.
На другой день нам предстоял переход в пятнадцать километров. Опять будет тихий голодный ропот, переходящий в громкую матерщину. Выход был один: я отложил несколько буханок, чтобы утром дать людям, вместо завтрака, по куску хлеба.
Начали укладывать сэкономленный хлеб в вещевые мешки. Делали это, естественно, открыто. Хлеб несли человек восемь -- десять. Когда ложились спать, слышу "приятные" реплики со всех сторон:
"Как всегда, вы, евреи, наживаетесь за наш счет. Мало того, что со многих собрал больше, чем стоил обед, так еще и хлеба себе набрал. Знаем мы вас" и т. д.
Утром я раздал хлеб. В том числе, конечно, и возроптавшим, которые уплетали его, и мысли не имея, что надо бы при таком "неожиданном" повороте дела извиниться передо мной. Признаюсь, я сказал об этом одному из "ворчунов", весельчаку и песеннику. Он вылупил на меня глаза и ответил с нагловатой шутливостью: "Что за нежности при нашей бедности!"
Довел я свое войско до поселка Большие Чепурники (сейчас они на дне водохранилища Сталинградской ГЭС), отдал документы, ожидая наказания за разбежавшихся дезертиров. Начальник, выслушав меня, огласил воздух сочным русским матом. За ним последовал вздох облегчения: меньше людей, меньше забот...
Война шла по пятам. Порой догоняла. Попал в город Урюпинск, на трехмесячные курсы офицеров. Не успели получить военных званий -- курсы спешно эвакуируют. Курсанты отходили на восток, неся на себе все имущество, в том числе и то, которое обычно не переносят. Позже выяснилось: вагоны, которые были выделены для эвакуации курсов, в последний момент исчезли...
Мы шли походным маршем по 12-- 14 часов в сутки. Зной, скрипящая пыль на зубах, недоедание довели нас до того, что мы начали подворовывать капусту, морковь, а точнее, все, что попадет на чужих огородах, мимо которых проходили. Казалось, моему голодному "допризывному походу" не будет конца. Многие ослабели. Стали засыпать на ходу. Восприятие окружающего притупилось. Шинель, противогаз, гранаты, порой тяжелые , противотанковые, даже баклажка с водой, не говоря уже о большой саперной лопате или кирке, которые висели на наших плечах, казались грузом убийственным. Чтобы не упасть и не отстать от строя, мы по очереди забивались внутрь движущегося взвода и дремали на ходу. В этом случае отбиться от своих и отстать было невозможно. Начнешь клониться на сторону или сбиваться с шага, тебя ободрят дружески или не очень дружески, тычком в спину. Шли порой полуошалелые, но шли... На привалах груз сбрасывался на землю немедля. Чтоб не терять для отдыха ни секунды! По команде "Подъем!" все свое имущество навьючивали на себя, почти не глядя на него, по счету. Каждый знал, сколько на нем предметов. Страх перед наказанием активизировал изобретательство: оставишь что-либо на привале -- отдадут под трибунал. Может быть, только грозят, но ведь кто их знает...
Ни мы, ни наши руководители и понятия не имели, где командование фронтом. Две тысячи курсантов, измученных, плохо одетых, полуголодных, мы блуждали по степям Республики немцев Поволжья и все же не стали Войском Донским. Все были на месте, когда на нас случайно наткнулся генерал, позднее маршал, Щаденко, который поинтересовался: кто мы, куда бредем и что ищем? И тут же подписал приказ о присвоении нам званий младших лейтенантов инженерной службы. Дальнейший путь на Сталинградский фронт я совершал уже с одним кубиком в петлице, которым, признаюсь, запасся заранее, чтобы не выглядеть в глазах своих будущих подчиненных посмешищем с кубиком из картона. О молодость военная!..