Н. А. Лейкинъ
Мать и сынъ
Теплый вечеръ. Солнце садится. На набережной Черной Рѣчки, на скамейкѣ, прислоненной къ периламъ, сидитъ мать — пожилая женщина съ апатичнымъ, но добрымъ лицомъ и сынъ — пестро одѣтый молодой человѣкъ лѣтъ двадцати-пяти, то, что на языкѣ рыночниковъ называется «фертикъ». Сынъ замѣтно выпивши.
— Господи, тоска какая! — говоритъ онъ, потягиваясь.
— Ну, вотъ опять! Какъ дома, такъ и тоска… Отчего это? спрашиваетъ мать.
— Отъ скуки! Нешто отъ васъ можетъ быть веселье? Вы только сопите да вздыхаете.
— Оболтался ты — вотъ отчего. Пришпилить-бы тебѣ хвостъ-то, такъ тоски-бы ле было.
Нѣсколько секундъ молчанія. Сынъ вертитъ часовую цѣпочку, тешетъ въ затылкѣ и, видимо, что-то придумываетъ.
— Въ вѣдомостяхъ пишутъ, что нынче люди съ-тоски-то то и дѣло что рѣжутся да вѣшаются, — начинаетъ онъ снова. Одинъ, купеческій сынъ отъ тоски въ Неву съ моста бросился, а другой взялъ въ руки ножикъ — чикъ себя до горлу, да и шабашъ! Третій…
— Миша, Миша, голубчикъ, не говори ты этого, не терзай ты меня! — перебиваетъ мать. Поди лучше къ Петру Захарычу, сыграй съ нимъ въ шашки.
— Очень мнѣ нужно деревянное масло нюхать. У него вонъ весь домъ лампадками пропахъ.
— Ну, поди въ Строгановъ садъ… Погуляй съ барышнями. Смотри, какія хорошенькія ходятъ.
— А позвольте вамъ допросъ сдѣлать: какой нашему брату отъ этихъ барышень толкъ можетъ быть? Нешто отъ нихъ чего нибудь добьешься?
— Чего-же отъ нихъ тебѣ добиваться-то?
— Свинячьяго визгу, собачьяго лаю! Вотъ чего! — отчеканиваетъ сынъ. Ужъ молчали-бы лучше, коли ничего путнаго не понимаете.
— Экой ругатель! Такъ куда-же ты хочешь?
— Извѣстно на Минеральныя хочу, а нешто туда можно съ двумя рублями? Два рубля тамъ — тьфу! и больше ничего.
— На Минеральныхъ-то только выпьешь лишнее, растеряешься, да, Богъ вѣсть, когда домой сыщешься. Вѣдь ужь пилъ сегодня, довольно пилъ. Вишь глаза-то!..
— Еще въ глаза тычете! А спрашивается, нешто вы сами сегодня за обѣдомъ штучки три не хлобыстнули? Такъ вѣдь вы женщина, а я мужчина. Да и много-ли я выпилъ? Три-четыре рюмки водки да два стакана лимонаду съ коньякомъ. Ну, пивца выпилъ. Такъ теперь нешто можно не пить? Теперь холера.
— Былъ-бы отецъ не въ отъѣздѣ, такъ онъ-бы тебѣ задалъ холеру!
— Не безпокойтесь, папенька теперь въ Москвѣ и сами въ самомъ лучшемъ видѣ лущатъ. Видали мы ихъ хмѣльныхъ-то. У нихъ натура-то наша: попала въ голову рюмка — и шабашъ! Поддавай на каменку!
— Такъ онъ отецъ.
— А я сынъ. Яблоко недалеко отъ яблони падаетъ. Лучше ужь молчите, коли Богъ умомъ обидѣлъ.
Сынъ умолкаетъ и глядитъ куда-то въ сторону.
— И хорошо утопиться, чудесно! — говоритъ онъ черезъ нѣсколько времени и какъ-бы про себя. Взялъ вотъ здѣсь на рѣчкѣ лодку, выѣхалъ на середину Невы и бултыхъ въ воду, а тамъ ужь по топорному. А то такъ снялъ съ сахарной головы веревку — и въ Строгановъ садъ. Сучковъ-то не искать стать. А тамъ въ вѣдомостяхъ: найдено мертвое тѣло купеческаго званія…
— Ты про кого это? Про кого? спрашиваетъ мать.
— Про всѣхъ, у кого на душѣ тоска да скука, а также у кого родители безчувственные, — уклончиво отвѣчаетъ сынъ и вдругъ брякаетъ:- маменька, дайте мнѣ двадцать-пять рублей.,
— Откуда у меня такія деньги? Опомнись! Что ты! Отецъ-то что скажетъ?.
— Коли такъ, прощайте! — и сынъ встаетъ съ мѣста,
— Михайло, опомнись! Куда это ты? Куда? — тревожится мать.
— Въ Строгановъ садъ, а нѣтъ, возьму лыжи и на середину Невы… — говоритъ сынъ, не глядя на мать, и, шатаясь, идетъ по мосткамъ къ плоту, гдѣ отдаются на прокатъ лодки и лыжи.
— Михайло! Миша! Мишенька! Вернись! — кричитъ ему вслѣдъ мать. Пойдемъ лучше домой. Тамъ чайку съ коньячкомъ напьешься.
— Нѣтъ, ужь зачѣмъ-же? Лопайте сами. Съ какой стати вамъ своего единороднаго сына къ пьянству пріучать?
— Миша! Миша! Водочки выпьешь. У меня лососинка маринованная на закуску есть.
Но сынъ молчитъ и сходитъ на плотъ. Мать слѣдуетъ за нимъ. Онъ требуетъ лыжи и садится на нихъ.
— Плотовщикъ! Не давай ему лыжъ! Останови его! Нешто не видишь, что человѣкъ выпивши? — говоритъ она лодочнику.
— Маменька, не забудьте, что насчетъ безобразій городовой имѣется, — замѣчаетъ сынъ. Вонъ онъ на углу стоитъ. Прощайте! На столѣ въ моей комнатѣ найдете письмо съ изліяніемъ моихъ чувствъ, а я на середину Невы.
Лыжи трогаются и плывутъ по направленію къ Невѣ. По мосткамъ, слѣдя за ними, глазами, бѣжитъ мать и то лаской увѣщеваетъ сойдти сына на берегъ, то грозится созвать дворниковъ, но сынъ неумолимъ и ѣдетъ далѣе.