Учитель рисования, Ван Схайк, с этой своей сине-лиловой рожей, восседавший в совершенно бесполезном, выстроенном в виде амфитеатра и оснащенном современнейшим оборудованием классе, был садист и чудовище, у которого никто ничему не учился и который не занимался ничем, кроме того, что украдкой пощипывал девочек, — впрочем, он был слишком труслив, чтобы заходить дальше. В целом — четыре совершенно потерянных года, за которые из моих потенциальных способностей к изобразительному искусству не осталось ничего. То, что этого паразита столь долго — в течение десяти лет, Бог знает, может, и дольше? — могли подпускать к детям, при всем моем изумлении и удивлении, с которыми я сейчас оглядываюсь на те времена, является для меня настоящей загадкой, которую я разгадать не могу. Нацист, ко всему прочему, — но после войны, когда он отсидел свой срок, некоторые некрепкие умишком учителя не на шутку расстарались, чтобы вновь определить его на должность в гимназию Фоссиуса, и только усилиями группы сопротивления бывших учеников, — объявивших, что если это произойдет, пусть себе могилу роет, — предприятие в самый последний момент сорвалось. Теперь он умер и в землю зарыт, но, возможно, одного этого будет достаточно, чтобы Воскресение ему отменили.
«Но нам-то какое дело до всех этих напастей? — спросит искушенный читатель. — Ведь в жизни существуют и прекрасные вещи, о которых можно писать?» Да, может, и прав читатель. И все же я должен, — есть на то его желание или нет, — писать об этой школе, поскольку, — и это выяснится в конце концов, — то, что там происходило, имеет отношение к предмету данной книги. Не стоит волноваться: мы должны пройти через страдание, — которое, как нам всем известно, приносит плоды, стоит ему лишь оформиться в идею.
Неужели во всей школе не было вообще ни одного человечного, или более-менее компетентного преподавателя? Этого я не утверждаю. Из тех немногих, кто в самом деле что-то из себя представлял, я хочу упомянуть учителя физики Тена Хаффа — моложавого, общительного, щедрого, хотя и совершенно истрепанного человека, который, тем не менее, вел уроки весьма живо и занимательно. Настоящей его жизнью была, однако, голландская армия, и редкие его периоды счастья приходились на те недели, когда он, будучи капитаном саперной службы, ездил на учебные сборы, и там «мальчики», о которых он никогда не рассказывал, носили его на руках. Очень умный, чувствительный, но беззащитный скаут, которому не удавалось сочетать работу в школе и семейную жизнь; я был тайно влюблен в него, мечтал, чтобы он был моим отцом или дядюшкой, с которым мы вместе запускали бы воздушного змея. Жизнь его, по всей вероятности, была разрушена неким мощным, страстным, подавленным гомоэротическим чувством, что закончилось печально: будучи офицером, он сбежал из немецкого плена; скрываясь в деревне, совершенно потерялся в безнадежной любви к также скрывавшейся юной девушке и пустил себе пулю в лоб.
К особой категории принадлежал г-н Финк, наш учитель географии, который, при всей своей ненормальности, был одним из немногих ясных умов. У него был странный взгляд: один глаз не двигался, из чего можно было заключить, что он был стеклянный; некоторые ученики рассказывали, что видели, как он вынимал его из глазницы, чтобы почистить, но в это я никогда не верил. Невероятная по тем временам фигура: он совершенно некритично поклонялся Богу Нидерландов, дому Оранских и нидерландскому колониализму, а в остальном был против всего на свете — от кино до дамской эмансипации. Но он не был глуп, и в нем определенно чувствовалось что-то человеческое. Его предмет практически не влиял на переход в следующий класс, а для выпускных экзаменов и вовсе не был нужен, и он понимал, что вся работа его жизни уйдет на то, что потом к этому предмету вернется в лучшем случае дюжина его учеников. А посему он отказывался вдалбливать нам в головы такие бессмысленные сведения, как массовый экспорт южных фруктов из Турции или точные наименования столиц государств Центральной Америки. Однако весьма основательно и с истинным, пылким энтузиазмом он вещал нам о тайнах формирования земной коры и горных цепей, о ледниковых и межледниковых периодах, о глетчерах, о процессах выветривания и денудации[20]; о происхождении погоды, ветра и дождя; о приливах и отливах; о формировании континентов; о климате континентальном и климате морском; и о том, в каком выгодном положении мы находимся благодаря Гольфстриму. Я не люблю путешествовать и предпочитаю оставаться там, где чувствую себя в безопасности, где меня никто не будет беспокоить, но ему я благодарен за то, что с довольно большой точностью могу выдать сведения о температуре, климате и флоре любого места на земном шаре.
20
В геологии — совокупность процессов сноса и удаления с возвышенностей продуктов выветривания горных пород с последующим их накоплением на пониженных участках рельефа.