До отхода поезда оставалась еще минута-другая. Парень, определенно удовлетворенный тем, что уложился с работой вовремя, присел на краешек своей вагонетки, вытащил из кармана пачку табака, раскрыл ее и огляделся по сторонам. В это время взгляд его встретился с моим. И только тогда я сообразил — разумеется, я уже заметил это, но факт до меня не дошел — что он носит очки, и — придуманная или нет — в памяти моей всплыла строчка из любовного объявления в газете: ИЩУ ДРУГА ЖИЗНИ. ОЧКАРИКАМ ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬСЯ. Я невольно хмыкнул, и улыбка, усмешка или гримаса, вопреки моему желанию появившаяся на утомленной моей, похмельной роже, не осталась безответной: мальчик тоже улыбнулся, дерзко и открыто, как редко улыбались мне мальчики.
За одну-две секунды в моей голове, как у тонущего в момент смертельной опасности, пронеслось больше, чем мог бы вместить в себя целый книжный том. Это был он, он и никто иной, тот, кого я всю жизнь мою искал по разным городам, улицам и странам, тот, кого я сейчас видел перед собой. Да, видел… но что же теперь успеешь за эту единственную оставшуюся минуту?.. Можно выйти и присесть рядом с ним на его вагонетку, а поезд тронется, и я, к примеру, скажу — ничего более идиотского не придумаешь, но ни на что иное я бы не решился — «А, ладно, другим поездом поеду. Этот битком набит». Ну а дальше что?
Парень снова глянул на меня и одарил еще одной улыбкой. То, что я продумал, взвесил и решил в последующий десяток секунд, было — так мне теперь кажется — немыслимо вместить в такой промежуток времени, и тем не менее я совершенно уверен, что все это промелькнуло у меня в голове. Он был молод… гораздо младше, чем нагловатый, сонно таращившийся на меня несколько часов назад мальчишка в классе той школы, — тому явно было не менее 17–18, и — как мне это в голову пришло в тот момент, одному Богу известно — звали его Константином; безнадежно испорченный, ни дома, ни где-либо еще не ударивший палец о палец, и ни разу в жизни своей ничего не осуществивший и ни на что не годный… Но этот мальчик, в блядовитых своих одежонках, — и те-то лишь для виду, — которому, наверно, было не больше четырнадцати… он работал, экономил, был родительской гордостью… Родители «Константина», раздувшиеся от образованности и целеустремленности, разорались бы на весь белый свет, осмелься я в их любимого сынка пальцем ткнуть… в то время как родители этого принцика-работяги, простые, богобоязненные люди… они, после первого шока, еще и «одобрили» бы… я просто слышал, как его отец произносит: «Оно конечно, дело скверное, думается нам, но парень этот, что ж, он вполне приличный тип…» Ну да, почем им знать…
«Знаешь что? — думал я, словно лунатик, выходя из купе и направляясь в тамбур, дверь которого, выходящая на перрон, была все еще открыта. — Если из этого что-то выйдет… если действительно что-то выйдет… я стану католиком».
Я подошел к двери тамбура. От конца поезда через перрон приближался кондуктор, захлопывая дверь за дверью. Я, как безумный, обшаривал карманы — внутренние, нагрудный… Попалась какая-то визитка. Точно ли моя, а то вдруг кого другого?.. Все может быть… Я нашел огрызок карандаша и, — Бог знает из каких идиотских представлений о человеческом равноправии, — невзирая на, похоже, становящуюся уже фатальной нехватку времени, зачеркнул на карточке мой благородный титул.
Начальник станции заливался в свой свисток, а я встал, выглянул на улицу и протянул карточку юноше, с которого не сводил глаз. «Ты не очень-то на мою рожу смотри, — думал я. — Ты в сердце мое загляни: золото, чистое золото…»
Юноша встал. Он больше не улыбался, но тех нескольких мгновений, что нам еще оставались, ему хватило как раз для того, чтобы сделать пару шагов, приблизиться ко мне и схватить карточку.
На какую-то долю секунды я ослеп. По оклику кондуктора я, пошатываясь, отступил назад, и дверь захлопнулась. Поезд тронулся. Сквозь запыленное дверное оконце мне еще несколько секунд виделось вблизи лицо юноши, покрытое легкой испариной, словно серебряная маска некого бога из дальней страны, безмятежное и как бы неподвижное, ни улыбки на нем, ни удивления… до того, как оно скрылось из виду… Навсегда?..