Я надел куртку, схватил «выходную сумку» — модельную, тогда еще считавшуюся более или менее пидорской, хотя такие уже становились в ходу у солдат-отпускников — и торопливо швырнул в нее большой тюбик ночного крема. С легким содроганием, сопровождавшим сие последнее действие, почувствовал я проклятие буквальности, материальности, и оттого тщетность всей жизни, которая, в сущности, никуда не годилась… Хоп-ла, на посошок… Я быстро, давясь и кашляя, опрокинул еще стакан вина и сбежал вниз по лестнице, на улицу.
На тротуаре и местами на проезжей части ошивалось много послеполуденных праздных гуляк, пожиравших глазами публичных женщин, которые в свете красных ламп выставляли себя напоказ в дверях или в окнах комнат практически каждого дома. «Горячее» местечко, так это называлось, — но меня оно не грело, несмотря на то, что я был подогрет вином. На мосту, который мне нужно было перейти, перед тем как свернуть на узкую дорожку, ведущую к дому Отто, стояла группа юнцов — они шумно возились и беспрерывно толкались. Они были наглые и назойливые, но среди них я определенно углядел одного-другого, чей облик заставил меня задышать чаще — они вызвали во мне бесконечно большее желание, нежели Отто. Я миновал их, не поднимая глаз от асфальта. Мальчик помладше, не принадлежавший к шайке, — он подошел с другой стороны, с противоположной тропинки, — проскользнув мимо группы, бросил на меня беглый взгляд, когда я приподнял голову. Я видел его лицо не больше секунды и, лишь свернув на тропинку, сообразил, что черты его мне кого-то напомнили. Но… кого…? Кого он мне напомнил? Я остановился и оглянулся, но он уже пропал из виду. И лишь тогда я подумал, или вообразил себе, что лицо его выказывало некое сходство с… да нет, ерунда.. с лицом Матросика, тогда… на станции… Это чушь, заключил я, и в худшем случае — доказательство того, насколько вне действительности, в придуманном мире я жил — и, возможно, как далеко уже в этом зашел…
Я резво прибавил шагу. Даже подумал, не пробежаться ли, но решил, что таким образом доведу свое унижение до абсурда… Мчаться сломя голову за «фунтом льна», вообразите…
Тем не менее я припустил бодрым прогулочным шагом и вскоре добрался до канала, у старой черты города, где Отто ван Д. занимал второй этаж в новом уродливом многоквартирном четырех-пятиэтажном доме, прикрытом по бокам парой живописных купеческих домов восемнадцатого столетия, — насколько я знаю, жилье было его собственностью, которую ему обеспечил зажиточный отец. Прелестные эти старинные дома были недрогнувшей рукой разрушены при постройке современного страшилища, — который, что достаточно примечательно (я недавно проходил мимо) — был, в свою очередь, тоже снесен, и пространство на его месте осталось незаполненным. (Необъяснимо большое количество домов, в которых я успел пожить или вдоволь настрадался и навоевался, были разрушены).
Я позвонил, и в горле у меня что-то булькнуло, словно отзываясь на раздавшийся далеко наверху, еле уловимый звук звонка. Мне казалось жизненно важным, чтобы дверь открылась. У меня совершенно не укладывалось в голове, как может взрослый мужчина связывать свою душу и судьбу с дверью, которую откроет или не откроет какой-то мерзкий пискун, безмозглый педрила…
Ничего не произошло. Я подождал полминуты, затем еще четверть минуты и вновь позвонил. Вскоре после этого пощелкивание вмонтированного в звонок электрического пиздофона выдало мне, что Отто дома. Прозвучало негромкое «Алло?» Это был отклик дегенерата, но голос, в любом случае, принадлежал Отто.
— Не паясничай, — внушительно произнес я. — Что, не знаешь, кто пришел?
— Я же тебе сказал, Герард… — сдавленно начал Отто, но я немедленно оборвал его.
— Отто, тебе прекрасно известно, что произойдет, если ты сию же секунду не откроешь дверь.
В аппарате раздался щелчок. Я не имел ни малейшего представления о том, что должно произойти, если Отто не откроет. В высшей степени вероятно, что ничего не произойдет, и я, несолоно хлебавши, поплетусь назад, домой.
— У меня времени мало, — пискнул Отто.
— У меня тоже, — ответил я, уже начиная чувствовать себя весьма неуверенно. Устроил тут спектакль… Да, точно, потому что мне вдруг пришло в голову, что это с его стороны была просто игра, которая, возможно, его возбуждала…
— Послушай, Отто, прекрасный раб мой, — решительно заявил я. — Ты же ведь отлично знаешь, зачем я пришел? Ты ведь отлично знаешь, что принадлежишь мне и что теперь ты всепокорнейше откроешь мне дверь? — Постепенно ситуация становилась чрезмерно натянутой, но, вооруженный этим любительским гипнозом, которому столь часто подвергал Отто, я никогда не проигрывал.