Кончиками пальцев я ощупал лисью норку Отто.
— Как зовут этого твоего испанского принца? — поинтересовался я. — Может, мы с ним когда и повстречаемся.
— Тонио, — покорно выдохнул Отто. Никаких фамилий, у пидоров только имена. Имя показалось мне нестерпимо банальным и явно не подходило принцу с бронзовым атлетическим телом: человек по имени Тонио — всегда вор, похититель скота, конокрад, шулер, сутенер…
— И этого Тонио ты допустил до своей мальчишеской трубочки? — выражение было мне отвратительно, но это было собственное словечко Отто: если хочешь вытянуть из кого-нибудь правду, жонглируй его собственными словечками…
Тело Отто уже легонько содрогалось, а я по своей глупости и в запале не смог это сразу распознать. — Стало быть, ты ему отдался, — сказал я, для разнообразия прибегнув к несколько более романтичному словарю. — Да или нет?
— Да… всё… — отвечал Отто с каким-то присвистом в придушенном голосе, которому я, как и недавней дрожи, прошедшей через его тело, не придал никакого значения. Я не мог думать ни о ком другом, кроме того испанского парня, который своим неукротимым членом прорвался в оттину эту самую… дабы оросить ее блистающей влагой любви… я вот то же самое собираюсь сделать, один момент… Я начал равномерными рывками подготавливать вступление.
— То есть это не от него ты штаны получил? — Вопрос показался мне, в ту же секунду, как я его произнес, запоздалым и совсем не к месту.
— Он мне… еще никогда… ничего не дарил, — запинаясь, ответил Отто. Тут что-то было не так, но я все еще не понимал, что именно…
— Ну да, свою любовь, во всяком случае, — настаивал я. По-прежнему крепко обнимая Отто, я начал входить в него. — Был у него… был у него…
— Он у меня постоянно деньгами одалживался, — выдавил Отто. — Он постоянно требовал… — И только тогда я понял, что тут разыгрывалось уже несколько минут. Отто попытался закончить предложение, но то, что он хотел сказать, потонуло в невнятных всхлипах. Я быстро ощупал его лицо: оно было залито слезами.
— Чего он постоянно требовал? — глупо спросил я.
— Он постоянно требовал все больше и больше! — членораздельно выпалил Отто. — Он… ушел… — И Отто разразился поистине безутешными рыданиями.
И теперь из груды запоздалых озарений на меня обрушилась ошеломительная правда: у Отто был парень — как долго, не знаю, — и он этого парня любил… но мальчишка только измучил его и раздел догола, увы, в буквальном и переносном… Обобрал Отто, попил его крови… а потом разбил ему сердце…
Волна сочувствия, — почти нежности, — захлестнула меня, но не так, как во время предыдущего приступа его рыданий, сочувствие это ни в малейшей степени не охладило моего желания, — напротив: я испытывал истинное и честное, глубокое, саднящее, словно рана в груди, сострадание к Отто, но в то же время хотел бы приумножить его боль, и отождествлял себя с дурным, бессовестным, но изумительно красивым испанским мальчишкой… Разве не имел я постоянного тайного намерения присвоить себе красные бархатные брюки Отто, ведь до сих пор у меня была примечательная привычка при каждом визите, отправляясь восвояси, требовать себе что-нибудь из его имущества и действительно прихватывать с собой: брючный ремень, рубашку, пару туфель, а однажды даже старинный якобы фонарь, в который вставляли свечу? Он, Отто, позволил использовать себя — какому-то неотразимо прекрасному, однако бессовестному андалусийцу, возможно, писаному красавцу, мускулистому цыгану… и посему заслуживал того, чтобы бесчисленное количество других юношей истязали его, унижали и употребляли его во зло, — я буду искать их, и найду…
Я уже почти проник в мальчишескую норку Отто, причем казалось, что его рыдания и содрогания облегчили мне вход… Вот уж действительно, нет худа без добра…
— Ну, ну, тихо, зайчик, — прошептал я. — Я с тобой. Тебе не больно? — Отто потряс головой. — Не надо больше ничего рассказывать, братишка. Ты молодой, красивый, ты сладкий. Никогда больше не давай мальчишкам деньги — обещаешь?
— Да, — кивнув, почти неслышно прошептал Отто. Я начал потихоньку, нежно, но еще не целенаправленно, орудовать его членом, который, хоть и принадлежал такой размазне, как Отто, имел все же вполне приемлемые форму и размер.