— Я тебе вот что скажу, Отто, — начал я. — С чего бы тебе, мальчику с такой мордашкой и таким телом, со своей собственной хорошенькой квартиркой, где ты можешь принимать кого угодно, — с чего бы тебе давать деньги любому, кого ты до себя допускаешь? — Я подождал. Я знал, куда клоню, но должен был подобрать слова. — На много он тебя нагрел? Нет, мне не нужно знать, на сколько. Как у тебя сейчас с деньгами?
— Я… я не мог отказать… — сообщил Отто, все еще со слезами на глазах, но уже относительно твердым голосом.
— Твой отец, он за тебя везде платит? — Если это было так, то я, как тот скверный испанский мальчишка, мог бы распрекрасным образом обосноваться здесь, но тогда уж навсегда…
— Раньше — да, — подтвердил Отто. — За все платил. Это когда я еще учился. Но теперь приходится самому вертеться.
— А квартира — ведь она же твоя?
— Нет, отцова. Я просто ренту оплачиваю. Если не смогу больше платить, ну, тогда… Но у него дела уже давно не в гору, как раньше…
Это было досадно… Хотя… То, что я собирался втюхать Отто, может сделать мой план еще более привлекательным для него…
— Тебе, похоже, нравятся мальчики южного типа, нет?
— Да, — сказал Отто, все еще легонько всхлипывая, со вздохом. — Они иногда так здорово поют.
Я решил не углубляться в музыкальные аспекты любви, а приступить к делу.
— Мы живем рядом с гаванью, Отто. В определенной части гавани, где меня, по случайному совпадению, очень хорошо знают, швартуются корабли из Южной Америки… Вот там — мальчики, Боже милостивый, Отто, ты бы поглядел на них… И они все хотят… Но им некуда… Девок в витринах им даром не надо… А наедине со своими мыслями или с фотоальбомом, сами себя, такого они никогда не знали… Нет, они хотят живую пищу, похотливых юных бестий. Им хорошо платят, у них денег куры не клюют… Когда они увидят, как ты прогуливаешься по набережной, Отто… Ты мальчик, но куда красивей девушки, и белокурый… Белокурый, им с этого крышу рвет… Нет, одному тебе нельзя… затащат вдвоем, а то и втроем за пакгауз какой-нибудь, и пойдут клочки по закоулочкам… Нет, мы вместе пойдем… Я как бы твой брат… Я возьму на себя переговоры для тебя, Отто. Я посмею запросить достойную тебя сумму… За неделю окупишь все, что ты спустил на этого… этого -
Отто уже совершенно прекратил всхлипывать.
— Ты это серьезно, Герард?
— Что?
— Я что, вправду такой с виду соблазнительный?
— Вообще говоря, я не знаю мужчины или мальчика, из нашего брата, который бы не запал на тебя, Отто, или ты хочешь сказать, что сам этого не знаешь? — Я принялся весьма профессионально орудовать его членом. Вздохи Отто означали теперь наслаждение, а не печаль…
— Придем с морячком сюда, я посторожу, Отто, чтобы не случилось чего, мало ли, сопрет что-нибудь или обидит тебя… Деньги на бочку, вперед, а ты что думал?.. Я его для тебя раздену, Отто, стяну с него его хорошенькую голубую, ладную матросскую форму… Ведь я люблю тебя, Отто…
Дыхание Отто участилось.
— Разве не чудесно, что он стоит перед тобой, голый, с этой своей здоровенной матросской штуковиной наперевес?.. Он еле сдерживается, он совсем рехнулся от тебя, Отто… Он все оплатит, все отдаст, для тебя… Как тебе?..
— Если ты этого хочешь, Герард… Да, о… Ты этого хочешь, а?..
— А если он будет наглеть с тобой, я схвачу его, Отто… Я схвачу его и возьму его так, как он собирался взять тебя… но сперва —
Отто взревел и выдал залп. История, которую я ему рассказал, была также моей сказкой, пусть даже мне для собственного внутреннего пользования угодно было внести некоторые незначительные поправки… Вроде того, чтобы вместе пойти в гавань, это так… вместе на улицу, вместе домой… Но деньги… это будут не Оттовы деньги, нет…
Яростным толчком я перекатил Отто на живот и осуществил финишный рывок. Я глядел на зад красных бархатных штанов на стуле. Да, я бы хранил деньги для Отто, разумеется, якобы для него, поскольку в действительности они были бы не для него, ни единого цента, и не для Красного Креста… Нет, все эти деньги были для кое-кого другого. Совсем для другого матроса… Они были для моего, моего собственного Матроса, моего Матросика… он мог быть там, если пожелает, всякий раз, когда Отто — для него, и только для него, — будет разыгрывать шлюху, и который, если Отто не расстарается на славу, может с ним сотворить все, о Господи… любую жестокость…
Красные брюки на спинке стула были в пределах моей досягаемости, и я тыльной стороной кисти погладил их зад.
— Можешь… с ним… все… что захочешь… делать… — заикаясь, вымолвил я…
Отто закряхтел и пискнул от боли. Боль, да… Все, весь подлунный мир, все творения Божьи, все мальчики будут извиваться, выть, вопить, умолять об избавлении от боли, если Матрос того пожелает… поскольку он, мир, весь космос, все сотворенное и несотворенное, да, поскольку Господь сам узнает, что у него, Матроса, навеки вся власть, и слава, и…