Место действия — Голландия, время, дай Бог памяти, примерно лет двадцать пять назад. Речь пойдет об одном нидерландском романисте, крупнейшей фигуре нашего века, — во всяком случае, по определению многих власть предержащих, и с этим я спорить не буду, поскольку читать его не намерен.
Его более нет на свете, и не следует без нужды поминать имя усопшего. Посему будем ссылаться на этого маститого писателя, называя его вымышленным именем — Онно — и такой же вымышленной фамилией, начинающейся на букву Зет[70]. У него был диплом инженера, однако по специальности он никогда не работал, посвятив себя исключительно писательской деятельности. Между делом, много позже получения инженерского диплома, он изучал еще и психологию, и воображал — или позволял приписывать себе — что интересуется феноменом религии. Море ему было по колено, так что он даже опубликовал толстенную книгу о религии, набитую научными фактами и остроумными выводами, из которой было определенно ясно, что сущности религии он не знал и не понимал.
Во время своих психологических штудий Онно Зет соприкоснулся с католическими «интеллектуальными» кругами, и определенные папистские ревнители — не забывайте, это были еще те времена, когда Римско-Католическая церковь выполняла миссию по уловлению человеков — в Зет увидели будущего прозелита, прежде всего с точки зрения рекламы.
Зет уступил этому религиозному рвению, поведал, что «очень хотел бы узнать об этом побольше» и — возможно, скорее по трусости нежели по истинному убеждению — радостно заявил, что в целом не считает для себя невозможным когда-либо сделаться католиком.
Уроки католичества Зет желал получать на дому, поскольку это сэкономило бы ему время и расходы на автобус. Доцент-богослов, однако, должен был прибывать по его адресу исключительно под покровом темноты, и не в сутане, не в какой-либо другой католической униформе, но в гражданской одежде: у Зет, в конце концов, имелись соседи.
Поскольку Онно Зет не являлся каким-то исключительно трудным случаем, Церковь Римская в первой инстанции направила к нему доминиканца. Доминиканцы слыли в меньшей степени прохиндеями, нежели иезуиты, что следует из католической поговорки: «Доминиканец знает, францисканец понимает, иезуит может объяснить». Чего бы там на самом деле ни знал делегированный к Онно Зет доминиканец, с работой своей он не справился.
Неделями, месяцами продолжались его визиты к Зет, а результатом было только то, что Божий человек после каждого посещения уходил с еще большей головной болью, нежели накануне. Его невообразимо субтильное сложение удерживало Онно Зет от того, чтобы наливать ему больше одной рюмки: своего рода недоказуемое жестокое обращение с животными.
Почему же не заладилось дело? Все католическое учение, на мой взгляд, можно убедительно растолковать и защитить в течение одного дождливого воскресного полдня. Онно Зет, которого интеллигенция обычно полагала гениальнейшим из умов, — совсем ли он не понимал доминиканца, или понимал превратно? И да и нет: по-своему, конечно, понимал, но умом, настроенным исключительно на логический, эмпирический и линейный образ мышления, просто не смог охватить совокупности иррационального, по сути своей, учения, которое не опирается на причину и оперирует ею лишь в качестве вербального средства. Религия не есть мнение или убеждение, но опыт, связанный с чувствами и со способностью мыслить мифами. Онно Зет обладал различными способностями, но не обладал способностью чувствовать: любое поистине человеческое чувство было ему чуждо. Он также всерьез полагал, что догматы Церкви следует понимать буквально и только буквально и, к примеру, ломал голову над Телесным Вознесением Марии, о чем тщетно пытался составить себе представление, не понимая, что это — отличительная черта любой религиозной истины: с рациональной точки зрения ее представить нельзя.
Головные боли доминиканца переросли в регулярные мигрени. Все чаще после своих визитов к Зет ему приходилось укладываться в постель, и в конце концов он обратился к своему настоятелю с просьбой снять с него этот крест.
Римско-Католическая церковь не была готова так просто отказаться от души величайшего писателя и мыслителя Нидерландов и Колоний и иже с ними. Доминиканца от задания освободили, и его сменил иезуит. Это был въедливый, неутомимый фокстерьер, притом из тех, кто почти все возражения жертвы используют в качестве оснований для собственной апологии: кандидат «уже давно, в сущности, католик, сам того не зная», и так далее.
70
Под этим именем Реве вывел писателя Симона Вестдейка, (1898–1971), таким образом отомстив за то, что Вестдейк, ранее восхищавшийся романами Реве, заявил в интервью, что «после принятия Реве католичества говорить больше не о чем». Реве объяснил этот выпад Вестдейка тем, что тот и сам намеревался принять католичество, но отступил перед необходимостью платить слишком высокие церковные взносы.