Он специально сбился с шага, и она подняла глаза.
— Прошу прощения, — сказал Бишоп.
В ледяной синеве глаз проступало сознание времени и места. Мелоди быстро улыбнулась в знак прощения. Ритм музыки, казалось, сам вел их за собой. Она крепко пожала его руку и подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Вы сказали, вас зовут Хьюго… Простите, но играл оркестр, и я…
— Хьюго Бишоп.
Она смотрела куда-то поверх его плеча, но взгляд уже больше не туманился.
— Мы собирались прийти сюда сегодня с Дэвидом. Некоторое время я сидела за столом, представляя, что он делает заказ. А теперь вот танцую с вами, а не с ним. — На лице ее появилась слабая улыбка. — Это что-то новое.
Они, танцуя, двигались мимо ее столика. Бишоп видел клочки бумаги. Официант взял пепельницу, чтобы вытряхнуть содержимое.
— Ему такая перемена показалась бы забавной, — говорила она. — Жаль, что вы его не знали. В нас троих есть что-то общее.
— Такие сравнения я нахожу несколько мрачными.
— Конечно, так и должно быть. Ведь вы видели только то, что от него осталось. — Холодок пробежал по спине Бишопа. Ее тон был таким небрежным. — Пожалуйста, скажите мне… он успел почувствовать смерть?
— У него не было на это времени.
Рот Мелоди скривился.
— Я рада. Мучений никто не заслуживает.
Она держалась близко к нему. В ее танце не было заученности, чувствовалась природная естественность. В мягких, сильных движениях тела угадывалась радость того, что она жива. Трудно было, танцуя с Мелоди, говорить о смерти.
— Очень хорошо, что вы не позволили мне на него посмотреть. Он бы поблагодарил вас за это. Вы сказали, что никогда не видели его?
— Нет, не видел.
— Дэвид — одно из последних чудесных животных, очень похожее на его собственную машину — слишком мощное, чтобы бежать и не разбиться.
— Он ехал очень быстро…
— Да, я знаю. Он всегда так гонит. Я сочинила ему эпитафию: «Он сам высек молнию для себя — гнева Господня ему было мало».
Улыбка все еще кривила ее губы.
— Жаль, что я не знал его. Судя по всему, это был интересный человек.
— Не жалейте. Знать Дэвида Брейна далеко не всегда было приятно. У него был свой собственный мир. Он его раскручивал, расшатывал до тех пор, пока все не разлетелось на куски. Некоторым из нас удалось спастись.
Музыка закончилась. Когда они шли с площадки, Мелоди сказала:
— Вы удивились, когда я захотела танцевать. Почему?
— Я обрадовался.
— Спасибо… и все же вы удивились.
— У меня создалось впечатление, что вы чувствовали себя здесь очень одиноко; я не мог решиться даже заговорить с вами. Если бы вы пришли сюда развлекаться, танцевать, вас сопровождал бы рой поклонников. Но вы пришли не для этого, и я был чужим.
Они стояли в арочном проеме. Вьющиеся растения поднимались вверх, оплетая решетку, натянутую на опоры. Скрытые лампы имитировали лунный свет. Он отражался в глазах Мелоди.
— Да, вы чужой. Но в определенном смысле вы ближе мне, чем кто-либо еще в этом мире. Вам кажется это странным?
— Да, — осторожно ответил он.
Она покачала головой. Темные волосы качнулись в лунном свете.
— То, что произошло с Дэвидом, ужасно. Всякая смерть — насилие, даже если она тихо приходит во сне к старику, потому что для человека это означает крушение его мира. А весь внешний мир никогда не бывает больше того, что существует в сознании одного человека. Поставьте палец перед глазами, и половина Лондона для вас исчезнет, — Мелоди не отводила взгляда; искренность и возбуждение в ее глазах завораживали Бишопа.
Она тронула его руку.
— Когда рухнул его мир, рядом были только вы. Вы видели то, что совершенно перевернуло мою жизнь. Я теперь тоже попала в другой мир. Я растеряна, испугана, словно мне надо идти в другую школу. А вы стали связующим звеном, ниточкой между двумя мирами.
Она вряд ли понимала, что говорит. Какой-то бред, самообман. Бишоп понимал, что если женщина с ясным умом, какой была Мелоди Карр, ищет спасения в снах наяву, тому может быть только одна причина. Ее беспокоит гибель Брейна, она не бездушна и не безразлична. И сюда, в ночной клуб, она пришла менее чем через двадцать четыре часа не потому, что хотела повеселиться. Она пришла потому, что ей было жутко.
И он спросил напрямую:
— В глубине души вы несчастны. Правда?
Мелоди смотрела на него секунду… две… три. Под взглядом этих ясных холодных глаз возникло ощущение, что время остановилось и никогда не двинется снова.
— Нет, — проговорила она наконец. — В душе я счастлива. Душа моя поет.