Я описала этот сложный механизм, наблюдаемый у многих пациенток. В процессе терапии миссис Z начала постепенно защищать себя. Ее муж начал все больше беспокоиться из-за этих изменений и «заявил права» на «владение» ею. Он внезапно организовал поездку за границу, которое бы увело ее от возрастающего осознания самой себя. С тех пор я ее не видела. Она остановила свой процесс индивидуации, когда почувствовала, что это может угрожать ощущению безопасности ее собственного выживания.
Нет ничего удивительного, что эта женщина не чувствовала, что и ее собственное тело, и ее психика принадлежат ей. Они и на самом деле ей не принадлежали. Крайнее презрение к собственному телу и фигуре привели ее к тайному сговору находиться в первертных взаимоотношениях с мужем. Ей понадобилось много лет и пять браков, чтобы достичь своей цели: найти «подходящего» партнера для отмщения своей гендерной принадлежности, а также подвергнуть свое тело и психику уничтожению согласно ее собственному бессознательному первертному сценарию. Ее психика была захвачена этим первертным мужчиной, который с явным садизмом относился к женщинам, а ее тело было переделано в соответствии с его представлениями о женском теле. У нее не осталось ничего своего.
Хан помогает нам понять перверсию этой женщины и ее мужа, описывая, как
«перверт не может отдаться близости, а удерживает отщепленный диссоциированный и манипулятивный контроль Эго над ситуацией. Это его победа и его проигрыш в ситуации близости. Этот проигрыш вынуждает навязчиво повторять процесс снова и снова. Самая большая близость, на которую перверт может решиться, это визуальная, тактильная и сенсорная идентификация с другим объектом в ситуации близости в состоянии покорности. В результате, хоть перверт организует и стимулирует идеализацию влечения, сам он лишен переживания оргазма» (Khan 1979, р. 22-23, курс. М. X.).
Чтобы понять женскую сексуальную перверсию, мы должны оставить за скобками ее мужскую версию и взглянуть по-новому. Иначе выводы, основанные на сравнении женских перверсий с мужскими, становятся надуманными и неточными. Это и было, как мне кажется, ошибочным в работе Завитзианос (Zavitzianos 1971) о фетишизме и эксгибиционизме у женщин. Я высоко ценю кропотливый и почти героический труд этого автора, но не согласна с его выводами. Я постараюсь коротко продемонстрировать причины моего несогласия.
Завитзианос описывает свою пациентку, Лилиан, страдающую фетишизмом и экгибиционизмом. Ее мастурбация за чтением книг понимается им как фетиш, заменяющий не «материнский пенис (как в случае мужского фетишизма), а отцовский пенис» (р. 302). Это началось, когда Лилиан было три года и ее выселили из родительской спальни после рождения брата. Ее эксгибиционистское поведение также началось, когда она была маленькой девочкой. Она обычно ходила нагишом и играла со своими гениталиями, заставая окружающих врасплох. Она также начала воровать, сначала деньги из кошелька матери, а затем и прочие вещи, которые ей нравились или были нужны. Она воровала виртуозно и очень осторожно. В ходе анализа ее преступные наклонности сошли на нет, но возобновилась мастурбация, использование книг и эксгибиционизм, который она практиковала, находясь в машине своего отца. Мне кажется, что это возобновление было вызвано глубокой регрессией на оральную стадию, представляющее собой ее раннее желание слиться с матерыо/аналитиком.
Я полагаю, что книги символизировали материнскую грудь, которая приносила ей облегчение, избавляла от одиночества и помогала уснуть. А эксгибиционизм в отцовской машине изнутри напоминал утробу, которая давала ей безопасность и чувство защищенности, так же, как и кабинет аналитика.
Несмотря на расхождения во мнениях, я все же согласна с диагнозом, поставленным Завитзианос: Лилиан страдала перверсией. Однако я полагаю, что ее перверсия не была эквивалентом перверсий, обнаруживаемых у мужчин. Напротив, по своей природе это была женская перверсия. Этот диагноз подтверждают не только ее психопатологические симптомы, но также и обстоятельства раннего детства. «Лилиан очень хотела иметь своих детей, — сообщает Завитзианос, — однако же она пренебрегала и плохо обращалась с теми детьми, за которыми ей приходилось временно ухаживать. Она получала настоящее удовольствие оттого, что причиняла им боль, толкая или щипая их, часто до синяков. Она также сексуально стимулировала маленьких мальчиков и обнимала (но не мастурбировала) маленьких девочек» (Ibid., р. 298). Он продолжает: «Мать Лилиан также была психопатической личностью с такими же, как у Лилиан, поведенческими паттернами. Ее отношения с пациенткой были нарциссическими и симбиотическими. Она эгоистично и ревностно не подпускала ее к отцу. Она использовала дочь, чтобы опосредованно удовлетворять свои собственные нарушенные желания». Он также упоминает тот факт, что «она была телесно перестимулирована тем, что ее гениталии стимулировали в младенчестве» (Ibid., р. 299), и хотя неясно, делали это ее мать или отец, но похоже, что последний все же принимал в этом участие. Однако мне кажется, что она была объектом сексуального соблазнения со стороны матери. Здесь разворачивается механизм женской перверсии: выполняя «материнскую роль», она проделывала с другими то, что проделывали с ней в раннем детстве. Ее мать также соответствует моему описанию первертного материнства. Эксгибиционистское поведение Лилиан сходно с поведением моей эксгибионистской пациентки, которая подверглась сексуальному насилию со стороны матери (полное клиническое описание случая дано в Главе 5). Я полагаю, что Лилиан тосковала по ранним доэдиповым отношениям любви/ненависти со своей «нарциссичной и психопатичной» матерью, которую она потеряла в возрасте трех лет, когда родился брат.