С моей точки зрения, в поведении этой женщины по отношению к своему сыну очень рано начали проявляться первертные черты. Она мне очень напоминает мать будущего перверта в описании Шассге-Смиржель (Chasseguet-Smirgel 1985а): она превращает доэдипова сына с незрелым пенисом в своего идеального партнера. Мне кажется очевидным, что дело не в том, что сын решил прекратить инцестуозные отношения из-за боязни, что мать забеременеет от него (хотя такие опасения и могли присутствовать), а скорее в том, что мать прекратила эти отношения по той причине, что сын перестал устраивать ее в качестве «идеального партнера» или, иными словами, перестал быть частичным объектом, идеально соответствующим ее первертным целям. Как только мальчик стал взрослым и впервые достиг эякуляции, она уже больше не могла, как прежде, управлять ситуацией. Теперь она, на телесном и психическом уровне, была с мужчиной и тем самым — в ее фантазии — отдана на его милость.
Какое место занимает инцест в спектре женских перверсий? Судя по всему, виновник инцеста, мать, атакует своего ребенка и в то же время она поглощает его, заключает его в круг, не давая своей жертве сбежать. Не этот ли собственнический материнский инстинкт заставляет Шенгольда задаться вопросом: «…не является ли эта сексуализация потребности в человеческом контакте, которая может привести к инцесту и перверсии, более здоровым вариантом [для ребенка], нежели остановка в эмоциональном и сексуальном развитии?» (Shengold 1980, р. 464). Однако, по моему опыту, инцест и первертное поведение сами по себе приводят как раз к остановке в эмоциональном и сексуальном развитии. Действие и реакция не являются несовместимыми, они дополняют друг друга. Случай за случаем убеждаешься в одном: эмоциональное и сексуальное развитие жертв инцеста или перверсии подвергается травмирующему воздействию с устойчивыми негативными результатами.
Сперлинг, рассуждая об этиологии детского фетишизма, говорит, что «в жизни этих детей имело место реальное соблазнение и реальная гиперстимуляция инстинктов, составляющих ткань отношений с родителями, особенно с матерью» (Sperling 1963, р. 381, курс. Э. У.).
Во всех случаях материнского инцеста, которые описывают Крамер (Kramer 1980) и Марголис (Margolis 1980), лечение было начато из-за проблемного поведения ребенка. Иными словами, дети стали пациентами из-за того, что росло беспокойство родителей по поводу агрессивного поведения ребенка. (Любопытно, что очень часто инцест с матерью выплывает наружу, только когда ребенок начинает открыто проявлять агрессию. Пока не появляется страх, эти отношения по сговору с матерью сохраняются в тайне). Такая ситуация может стать гротескной, как в случае, который описывает Марголис: мать двадцатисемилетнего мужчины впервые попала на прием к психиатру, когда стала жаловаться, что сын ее сексуально домогается. Она также утверждала, что он угрожал пристрелить ее вместе с любовником. До ареста пациент три года состоял в инцестуозной связи с матерью.
«Мать призналась только в четырех случаях сексуального контакта, а сын утверждал, что их было по крайней мере восемнадцать или двадцать. Поскольку ему было очень стыдно об этом рассказывать, трудно предположить, что он нарочно преувеличил число сексуальных контактов с матерью. Скорее наоборот, его мать пыталась максимально занизить это число» (Ibid., р. 268).