В проституции обе стороны хотят установить контроль, но все-таки кого над кем? Начнем с ложного предположения, которое гласит, что подобный контакт непременно имеет сексуально-генитальный характер. Я убеждена, что обе стороны идут на определенный компромисс, при котором сексуальная мать захватывается строгой матерью, обеспечивающей уход за телом. Несомненно, женщина отвечает за первоначальный контракт, а в некоторых случаях и за его результат. Однако мужчина разделяет те же надежды. По его мнению, раз он платит, то он и заказывает музыку, и точно знает, каким должен быть результат. Он платит за иллюзию того, что не будет поглощен всепроникающей матерью, что дает ему ощущение безопасности.
В этом случае мужчина низводится до состояния «паиньки», который доставляет «товары», деньги (фекалии) «анальной» матери и тем самым потворствует и удовлетворяет ее причудливые желания. Он хочет верить, что уже способен к сексуальному удовлетворению, но на самом деле ведет себя так, словно борется со своей матерью, прививающей ему гигиенические навыки. Гловер рассматривает проституцию как обесцененную форму любви и напоминает, что на бессознательном уровне деньги приравниваются к продуктам выделения, которые являются для детей ценным достоянием. Он допускает, что «мужчина с навязчивым влечением к проституткам остается фиксированным на своей старой и вульгарной любви и хочет, не осознавая этого, во взрослом возрасте удовлетворить запретные желания раннего детства. В свою очередь, у проститутки есть схожие бессознательные цели, но они более масштабны. Мужчина, платящий за ее услуги "незнакомец", представляет собой вырожденный образ ее отца; в то же время она демонстрирует крайне ревнивое порицание замужества своей матери, тем самым девальвируя собственную женственность» (Glover 1943, р.5).
То, что женщина торгует своим телом за «презренный металл является еще одним доказательством того, что проституция — примитивный и регрессивный феномен» (Ibid., р. 7). Мне кажется, что Гловер близко подошел к тому, чтобы указать, что обращающегося к проституткам мужчину влечет к матери как к запретному сексуальному объекту. Однако не находя возможности напрямую удовлетворить это желание, он ограничивается приниженной замещающей материнской фигурой, привязанной к регрессивной анальной фазе развития либидо.
Кроме того, в психике обоих участников разворачивается процесс проективной идентификации, который помогает разрешить это примитивное расщепление. В фантазии проститутка наконец становится матерью с маленьким ребенком — ее клиентом, безропотно подчиняющимся ее власти; вместе с тем она выступает и как проститутка, которая сексуально удовлетворяет этого «юнца». Это происходит за счет процесса деперсонализации, а также благодаря обоюдному, взаимному расщеплению и отрицанию возникающих в результате этого эмоций. Этот процесс приводит также к смешению поколений, о чем пишет Шассге-Смиржель при рассмотрении анального пространства перверсии, в котором упраздняются все различия между полами и поколениями (Chasseguet-Smirgel 1985а). При проституции женщина порой становится матерью, а мужчина ребенком. В других случаях клиент становится «похотливым старикашкой», что имеет отношение к деньгам и фекалиям, которые относятся к доэдиповому периоду. Временами он превращается в «папика», который напрямую связан с оральностью, сахаром и молоком; иными словами, в мать, способную накормить женщину/ребенка и удовлетворить все ее капризы. Как пишет Сэйерс, «вне зависимости от своего пола ребенок стремится к повторению не только активных, но и пассивных сторон как анальных, так и оральных удовольствий, извлеченных или «созданных» в результате взаимодействия с теми, кто заботился о его телесных потребностях, связанных с этими удовольствиями» (Sayers 1986). Она добавляет, что «скоптофилию в культуре принято связывать с маскулинностью… девочки также стремятся снова обрести вуайеристкое удовольствие, поскольку они воспринимают это со стороны того, кто контролирует процессы выделения. Как и мальчики, они ухитряются подглядывать за другими в туалете» (Ibid., р. 105-106).