Яков вновь поразился этой способности сестры.
Сам он плохо переносил поезда: даже чтобы задремать, ему постоянно приходилось прикладывать уйму усилий.
– Успеем, – повторил он, погружаясь в размышления. – ЕЁ должен видеть каждый.
«Voir Paris et mourir[3]». В смысле нечто удивительное! Так думали и говорили раньше. Ныне времена изменились. Только вот некоторые события творящейся истории по-прежнему требуют участия живых свидетелей.
– Свидетелей Иеговы, – пошутила Майя, не приходя в сознание: постоянные бормотания во сне были ещё одной её особенностью с раннего детства.
По крайней мере, она больше не вопила, когда хотела есть. И не просила соску…
Яков замолчал, вдруг заметив, что разглагольствует вслух.
Он стиснул зубы и проглотил ругань, лезущую изо рта – простить сестру за халатность было гораздо выше его сил.
Три часа пролетели незаметно.
Яков разглядывал красивое лицо Майи, представляя, как рисует маленькие усики над её верхней губой несмываемым маркером, а потом весь следующий день называет Адольфом. Но, увы, несмываемого маркера у юноши не было. Даже самой обычной шариковой ручки, поскольку все записи он делал в ноутбуке.
Желая отвлечься, Яков попытался почитать «Повесть временных лет» и проанализировать текущую ситуацию в России через призму прошлого, но так и не смог обуздать своё недовольство и прервать созерцание. Из тягостного ступора его вывел неожиданный рывок затормозившего резко локомотива. Экспресс остановился.
Майя свесила ноги с края полки и захлопала глазами.
– Одевайся, приехали. Следующий пункт назначения – Байканур.
– Ха-ха-ха, – безрадостно рассмеялась Майя.
– Я серьёзно, – заявил Яков. – Раз уж мы не покатались на самолёте, возьмём напрокат ракету и помчимся в Анапу… Потом в море прыгнем – ты же любишь купаться? – и брассом-брассом прямо до Керчи.
– Ты несёшь чушь, –бросила она сухо.
– А ты, – начал Яков, и, осекшись, цепляясь за крупицы самообладания, поинтересовался: – Ты тушь взяла?
– Да, – кивнула его сестра.
– Лучше бы карту, – подумал он, а вслух сказал лишь: – Дай.
– Зачем?
– Утром узнаешь, – посулил Яков, и добавил про себя: – Адольф.
Майя посмотрела на него участливо и крайне взволновано.
– Тебе нужно отдохнуть. Ложись. Я тебя укутаю.
– Избавь меня от этих мамочкиных нежностей! – заартачился Яков, смутно понимая, что забота ему не помешает: рядовая: не критическая, не смертельная, даже не опасная, ситуация в аэропорту выбила его из колеи.
Майя помогла ему освободиться от куртки – он так и не разделся, хотя в купе было тепло, – и буквально заставила растянуться во весь немалый рост: 190 сантиметров, позволив не разуваться.
– Позвони маме, – потребовал он, пытаясь сохранить остатки мужского достоинства.
– Хорошо, – тут же согласилась Майя, видимо, чтобы не уязвлять его.
Прикрыв глаза изгибом локтя, Яков постарался расслабиться. Ботинки давили на пальцы, и он решил их скинул, не глядя.
– Привет! Мы уехали в Крым, мам, – услышал он шёпот сестры – девушка не стала выходить из купе перед разговором, дабы утром не пришлось ему доказывать: «Я сказала – я сделала!».
Отключаясь, Яков услышал громоподобный раскат из телефона: «Что?!». Вопль не был женским.
– Как же нам достанется… – это была последняя его сознательная мысль.
Монотонный стук поезда убаюкал их обоих.
Но Якова, увы, всего на час.
Долго, безуспешно думая, как же успокоиться, он вспомнил, что, укладывая вещи перед дорогой, сунул в сумку старый отцовский плейер, и обрадовался, потому что в нём прослушивания ждало много песен и аудио-рассказов. Один сразу же привлёк его взгляд знакомыми именем и фамилией, а ещё приметным названием «Удивление».
Яков начал слушать…
Эта история о невыразимой любви к избранной женщине, с которой я хочу провести медовый месяц у моря. Нет иного, что может меня – мужчину – осчастливить!