И тут рыбаки резко замедляются – как будто с неба на них опрокинули гигантский чан невидимой глазу патоки. Воздух вокруг них становится каким-то вязким, тягучим, двигаться получается с трудом, как в детском кошмаре. Победоносный крик рыбаков постепенно чахнет и делается похожим на мучительный стон.
Многоликие торжествуют. Отложив луки, они вынимают из ножен изогнутые костяные кинжалы и уверенно идут к рыбакам. В отличие от рыбаков, на них колдовство не действует.
Расширенными от ужаса глазами наблюдая за приближающимися многоликими, Ула отчаянно дергается, но невидимая патока не отпускает. Девушке даже не удается опустить поднятую руку, держащую топорик.
Многоликие убивают заколдованных рыбаков одного за другим. Рожи их гнусно-веселы. Беспомощные рыбаки заунывно стонут. Когда к очередному несчастному приближается дикарь, он изо всех дергается, преодолевая чудовищное сопротивление, как в илистом болоте, затем кинжал пронзает плоть, и стон на миг снова становится криком, только на сей раз криком боли, – рыбак сразу же затихает, глаза его мутнеют, теряют блеск, и безжизненное тело, окончательно обмякнув, начинает медленно оседать.
Убивают даже струсившего рыбака, который, увидев, что стало с его товарищами, пытается уползти. Но нет, не получается, его немедленно обнаруживают, настигают и приканчивают. Перед смертью он громко умоляет о пощаде.
Вскоре в живых остается только Ула, Йоварс и еще один рыбак, тоже подросток. Многоликие почему-то не трогают их. Ула с трудом косится на Йоварса. Он тоже ничего не понимает.
Один из многоликих останавливается вдруг прямо напротив Улы и начинает ее осматривать. На лице его брезгливо-ненавидящее выражение, кажется, он решает, оставлять девушку в живых или все-таки убить. Низкий многоликий, прохаживающийся за его спиной, говорит ему.
Н и з к и й__м н о г о л и к и й. Ау-ра кахэ. Брова.
Многоликий, рассматривающий Улу, не оборачиваясь пренебрежительно отзывается.
М н о г о л и к и й. Ше брова! Дэк мханэ.
Из проулков показываются еще многоликие. Вскоре их становится так много, что в глазах у девушки начинает рябить. Вся эта лохматая, воняющая потом и кислятиной ватага не спеша движется вдоль деревни, на заколдованных подростков никто почти не обращает внимания.
Потом из широкого проулка чуть в стороне показывается огромный, в два человеческих роста, варан с ядовито-желтой полосой, протянувшейся вдоль хребта. Варан оседлан, и седло это напоминает трон, сооруженный из гнилых изогнутых ветвей. На троне восседает женщина, облаченная в зеленоватые шкуры; это Мать многоликих. На вид ей около сорока, кожа бледна, как у утопленника, в углах рта – глубокие складки. Взгляд ее блуждает и вдруг останавливается на Уле – цепкий немигающий опасный взгляд женщины, привыкшей убивать. Ула не выдерживает – отводит глаза. Она чувствует какую-то влагу на ногах – преодолевая колдовское сопротивление, опускает немного голову и обнаруживает, что обмочилась самым постыдным образом, – по голым икрам бегут желтоватые струйки, на земле вокруг стоп – мокрое пятно.
Когда она снова осмеливается поднять глаза, Мать многоликих больше не глядит на нее. Женщина на гигантском варане, сощурившись, смотрит куда-то в сторону реки. Потом она махает туда рукой.
Двое многоликих, стоящих около варана, немедленно бегут туда, куда указала предводительница. Они проносятся мимо Улы, и некоторое время их не слышно и не видно. Затем они возвращаются. Один несёт под мышкой Ониса. Лицо мальчика перекошено, от страха Онис не в состоянии сопротивляться.
Увидев братика, Ула протяжно стонет, дергается, дабы помочь, но ее хватает только на слабое движение, напоминающее скорее нерешительный порыв, чем попытку вызволить мальчишку.
Тут она обнаруживает, что Мать многоликих снова глядит на нее – цепко и изучающе. Ула делает отчаянную попытку пошевелиться, но безуспешно. На лице Матери многоликих появляется усмешка, потом гигантский варан под нею приходит в движение – неуклюже свернув, ящер развалисто удаляется в сторону тракта.
Вслед за вараном из широкого проулка показывается еще один варан, поменьше и без желтой полосы на хребте. Это чудовище запряжено в повозку, представляющую собой клеть на колесах. По ту сторону деревянных прутьев в ногу толщиной плачут дети, их около тридцати. Между прутьев виднеются грязные заплаканные мордочки, несколько ручек тянутся наружу, прося то ли еды, то ли помощи.
Ониса подносят к этой передвижной клети и передают вознице – тот сидит перед клетью на неком подобии скамейки, сплетенной, как и трон Матери многоликих, их узловатых веток, руки держат подобия поводьев. Приняв пленника, возница приоткрывает дверцу у себя за спиной и закидывает Ониса внутрь клети.
У л а. (Сквозь слезы.) С-св-в!.. Ч-чи-и!..
Онис, толкаясь, пробивается к прутьям, высовывается насколько это возможно и кричит умоляюще.
О н и с. Ула! Ула-а! Помоги!
У л а. (Отчаянно дергаясь.) А-а-ах-н-н!..
На большее ее не хватает.
Запряженный варан, скучающе глядя перед собой, следует за головным вараном. За ним показывается еще ящер, тоже тянущий за собой клеть, полную плененных детей. Над пылающей деревней стоит многоголосый плач.
Армия многоликих, растянувшись вереницей, движется прочь от уничтоженной деревни. Их больше трех сотен. Кто-то гонит перед собой украденных хряков, кто-то ест на ходу дымящееся мясо, кто-то пьет из пухлых бурдюков, кто-то очищает дубины от крови, кто-то тащит своих мертвецов. «Затылочные» рожи издевательски пялятся на обездвиженную Улу.
Детские стенания делаются все более неслышными, потом затихают в отдалении, и вот только огонь трещит. Ула уже успела выплакать все слезы. Теперь ей хочется одного – вырваться из невидимой патоки.
Она с хриплым мычанием напрягает все силы, и у нее получается – патока постепенно отпускает. Ула обессиленно падает на землю, едва успев выставить перед собой руки, и, боясь снова угодить в патоку, на карачках отползает подальше. Замершие рядом Йоварс и другой рыбак изумленно смотрят на освободившуюся девушку и тут же пытаются повторить ее успех. Пока они тужатся и пыхтят, Ула встает на ноги. Колени у девушки дрожат. Она порывается бежать за многоликими, но вспоминает о маме и бросается в пылающую деревню.
Оказывается, не одну ее оставили в живых. Тут и там встречаются замершие в нелепых позах сельчане, и что удивительно, – все как один молодые, не старше двадцати. Видя Улу, они жалостливо ноют: помоги, мол, – но Ула не обращает на них внимания. Ей надо найти маму.
Она находит ее у своего дома. Дом почти догорел, мертвая мама лежит посреди двора. Ула падает ей на грудь и плачет. А вокруг трещит огонь, стонут заколдованные парни и девушки, лают псы, кричат гуси, и черные жирные столбы дыма уходят в равнодушное небо.