В Оксине, Пустозерске, Виске, Лабожском - везде колхозы завелись. А в Макарове да в Каменке решили коммуну сделать - соединили вместе все: дома, коров, кур, сетки, лодки.
- Колхоз так уж колхоз, - говорили каменчане, - из всех колхозов первый будет.
Сначала записались семь хозяйств. Другие говорят:
- Подождем - посмотрим.
Посмотрели - видят хорошо: харчи готовые припасены. Вот за месяц в коммуну больше ста душ и вошло. И кулака Петра Попова туда приняли - сына моего прежнего хозяина Василия Петровича, и белогвардейца Чупрова, и всех лодырей. Набросились они, как воронье, на готовое маслице, на хлебец, на мясо, вынарядились в хорошую одежу, всем деревням на зависть.
В макаровской коммуне тоже роскошно зажили. Каждый день пошли вечеринки с гармониями. Пиво варят, свадьбы справляют. Самый первый обновил коммуну свадьбой Гриша Слезкин. Он посватался к моей падчерице Агриппине.
Сватовство проходило, как и меня когда-то сватали, только невеста не ревела, а посмеивалась. Познакомились они еще в начале зимы на свадьбе в соседней деревне, и теперь Гриша сватался с согласья невесты. Первым делом жених объявил:
- Я теперь коммунар, и к попу ехать мне не к лицу. Венчаться не будем.
Невестина родня забегала:
- Как это без венца можно идти? В нашем роду этого еще не бывало, да и во всей деревне не найдешь.
Пришли они ко мне советоваться. Все пасынки при большом деле никогда меня не обходили, все за советом шли.
Пришли и спрашивают:
- Как нам, Маремьяна, быть?
- Не знаю, - говорю. - Дело ваше, а спрашиваете, так скажу. Друг другу по сердцу пришлись, так это лучше всякого совета. А что в церкви не покружитесь, так от этого большого лиха не должно быть. Меня-то вот кружили, поп пел "Исайя, ликуй", а большая ли радость получилась? Венец любови не заменит. И раз встает невеста на новую жизнь, так пусть встает, не оглядывается.
Так и порешили. Свадьбу играли будто и по-новому, а песни пели старые, новых еще не было придумано. За столом сидели коллективщики и жених-коммунар, а песни пели те же, какими и мою бабушку опевали.
Невеста и не хотела и не умела плакать. Не до слез ей было. Не слезинки, а смешинки из глаз сыпались. Бабы-то и осуждают:
- И на невесту-то она не похожа: ни печали, ни воздыханья, ни слезы, ни причитанья - ничего не дождешься. Каменны глаза.
А невеста тут же смеется над бабами:
- Хотите, так сами плачьте, а мне не с чего.
На родительском обеде гости разговорились. Жених коммуну расхваливает:
- У нас в Макарове житье - не вашему голубковскому чета. Все сообча живем. И хлевины и скотины - все сообщили. Пить-есть - не надо заботиться, без нас припасут. Работой не томят: хошь - иди на работу, не хошь - не ходи. Потому - коммуна.
Не понравилась нашим мужикам такая коммуна. Один и говорит:
- Выходит, не коммунары вы, а едоки.
Другой тоже головой качает:
- Бросай, Гриша, эту коммуну, пока не поздно. Помяните меня, у вас концы с концами не сойдутся.
11
Пасынок Александр пришел за советом.
- Ну, отец, я заявление в коммуну подал. Как ты - советуешь или нет?
Отец помолчал, а потом и посоветовал:
- Раньше или после, а вступать надо будет. Коли не здесь, в Голубкове, так в другом месте, а придется.
- Так вот, - говорит Александр, - пойду, так уж в крупное хозяйство.
И переехал Александр в Макарово. Наш старый дом остался пустой: Прокопий и мы с мужем жили уже в новых домах.
В Голубково зачастили гости из Оксина, из исполкома да райземотдела. Все к Константину. И у всех - один разговор: надо колхоз делать. Константин говорит оксинцам:
- Я колхозу давно рад, да никак к народу подойти не могу. Говорят: у нас коллектив не худая поддержка, зачем еще колхоз нужен?
А оксинские гости говорят, что за голубчанами все дело стало, сплошную коллективизацию портят.
Собрания пошли. Районные работники застращивали по-всякому, а толком не разъяснят. Подход тяжелый у них, народ пристать к ним никак не может. А они одно напевают:
- Не станете колхозниками - ничего вам не дадим. На озеро ловить не выедете и на пожню с косой не выйдете.
Люди как побитые ходили. Старики не хотели даже слушать, что им говорят. Да которые и хотели подходить к новому, и у тех мысли разбегались. Коллективщикам ближе всего к колхозу было, но и они не могли решиться.
- Хорошо, - говорят, - вступить от своего желанья. А из-под палки идти неохота.
В конце марта однажды опять зовут на собрание. Слух по деревне пронесся, что будут статью Сталина про колхозы читать.
Статью Сталина мы не то что ушами - и глазами и ртом слушали. Сталин будто про наших оксинских работников писал. У них в головах ходуном ходило, шумом шумело, как квас в бочонке.
В коммунах жили - как в бабки играли: кто проиграет, кто выиграет, а кон все равно рассыплется. В каменской коммуне "Возрождение" да и в макаровской коммуне амбары ни для кого не закрывались. В Каменке бесплатно по тридцать кусков мануфактуры враз раздавали, и каждому - поровну. Фонды и запасы на все стороны рвались - кто мог, тот и тащил.
А как до работы дело дошло - на нее, как на медведя, глядели. Одному - неохота, у другого - бумажка от врача, третий - из годов вышел, четвертый - молодоват.
И коммуны рассыпались.
Когда статью Сталина прочитали, все и говорят:
- Теперь и в Каменке и в Оксине за ум схватятся.
После статьи Сталина мужики вздохнули: все стало понятно, будто ближе к колхозу подошли или колхоз к ним.
Весна в тот год пала холодная да долгая. Рыбакам ждать тепла наскучило. А как Печора прошла, вода по лугам разлилась, поехали коллективщики всем скопом, двумя неводами на двадцать четыре человека. Четыре лодки отправились. На передней красный флаг красуется.
С низу пришли - за сенокос взялись. Коллективщики решили и сенокос сообща проводить. В ту пору в Оксине МТС появилась. Дала она коллективу косилку. До этого мы косилку и в глаза не видали. У кулаков и то ее не бывало. Привезли, а мужики не знают, как и приступиться к ней. Позвали из Оксина работника МТС. Приехал он, стал показывать на лугу. Сбежались тут и старые и малые смотреть. И я пошла. Затрещала косилка - народ ахает. Научился косить старик Семен Коротаев. Он хотя и не коллективщик был, а тут раззадорился.
- Под семьдесят лет, - говорит, - на косилку сел.
Паше нужно было в пятый класс идти, а в Оксине в школе всего только четыре класса. В Виске была школа крестьянской молодежи. Я хочу посылать Пашу в Виску, а муж говорит:
- Довольно и той грамоты. Некуда нам с большим ученьем.
Я уперлась. Говорю.
- Помрешь, а я куда с ними? Не путай мою и ребячью жизнь.
И Фома не сдается.
- Ребята, - говорит, - не по той дороге идут, так ее для чего им этим делом заниматься. Писарями им не быть, в учителя не гожи.
- Почему, - говорю, - не гожи? Выучить, так и гожи будут. А неуча и в попы не ставят.
- От дому ты ребят отваживаешь. Не захотят дома жить, куда потом денешься?
А я и говорю:
- Выучатся, и я дома не буду жить, пойду к ребятам. Отступлюсь я от коня и воза, откажусь от дома, лишь бы были ребята грамотны. Мы век людям в рот проглядели, слова чужого ждали, а выучатся ребята, так кто-нибудь и им в рот поглядит.
А все-таки муж на своем настоял, не пустил Павлика в Виску. Тогда в середине зимы его в тот же четвертый класс отдала, чтобы старого не забыл. В Оксине в ту пору открылся педтехникум, я и наметила туда Пашу на будущий год отдать. Андрюша второй год ходил в сельскую школу в Оксино. Оба они жили в интернате на всем готовом. Мужу это понравилось, все-таки не за одной коровой всю ораву содержать.
- Я, - говорит, - хоть и бранился, да знал, что ты неглупо делаешь. Прежде нас ведь не учили.
12
Той же зимой Константина выбрали председателем сельсовета в Оксине, а все дела в коллективе начал вести брат Алексей. Константин часто приезжал из сельсовета и все уговаривал мужиков организовать колхоз. Про него люди говорили: