- У тебя, - говорит, - девка толковая, учить ее надо бы.
А у матери один ответ:
- Куда девкам с грамотой: письма парням писать, что ли? Без грамоты скорей брюхо не нарастит.
С той поры, где про учебу говорят, там я и жадничаю. Было бы время, так я самоучкой бы выучилась. А у хозяев время не вырвешь. Они грамоту добыть работному человеку не дадут: неграмотных им легче было обыграть. Без учения-то мы ровно как в карты играли, а козырей не знали. Хоть и недолго, а знавала я ученых людей и видела, как учение человека красит. Все-то он знает да понимает. Хотели меня Родионовы грамоте учить, да мать замуж отдала.
Вот я ликбезу-то и рада. Мне учеба показалась, как свет в окне.
Записалась я, а другие мешкают.
Подождали, голосовать начали. Опять только одна моя рука поднялась да председательница меня поддерживает.
- Было бы время, - говорят женки, - да годы бы помоложе, да ребят бы поменьше, без голосованья бы записались.
- Мы не востры да не быстры, - говорит Таисья Маркова, - так нам уж не учиться. На учительниц не выйдем, на счетоводов также. Где уж нам, голикам, с вениками знаться.
Сопилов отвечает:
- Хоть двое-трое будут учиться, а ликбез все равно откроем.
К концу собрания нас пять человек набралось.
Собрание проводили у Ивана Коротаева. Иван тут же и помещение указал:
- У меня стоит пустая кухня. Нагреть, так не хуже других школ помещение, что твой техникум в Нарьян-Маре.
Согласились с Иваном.
- Кто, женки, топить печку будет? - спрашивает председательша.
- А кто, - говорю, - учиться задорный, тот пусть и топит.
Смеются женки, понимают, что сама напрашиваюсь.
Утром все дела дома направила, бегу печку топить. Три дня нагревала избу, вымыла всю, полы и стены посветлели, переменилась изба.
Через три дня учитель Филиппов приехал. Оборудовали школу столами да скамьями. Отдала я из дому стол да скамью, Иван Коротаев, сестра Лукея, Таисья Шевелева по столу дали.
Доски школьной не было, так у Ивана Коротаева нашли черную столешницу, временно взяли. Да в тот же вечер и первое занятие провели. Как записались пятеро, так пятеро и пришли, никто больше не заглянул.
Договорились с учителем, чтобы назавтра беседу провести. Вечером пригласили мы всех женок, поговорили. После учителя и я сказала:
- Женки, - говорю, - ведь это нам же добра радеют. Сами же для себя учимся. Прежде и хотели бы мы учиться, да двери перед нами закрывали. А сейчас учителей для нас нанимают, а мы - против учения. Что мы - сами себе вороги?
Начали женки уступать. Хионья согласилась, Серафима тоже. Анна Игнатьевна Богданова, сорока трех годов, также сказала:
- Давай и я с Серафимой вместе пойду.
Серафима ей невестка, вот и свекровь, глядя на нее, не утерпела. А потом и сын Анны записался:
- Мать, - говорит, - идет, и сын не отстанет. От старух отстать - со стыда глаза завешать надо.
Четвертая записалась Ольга Явтысая, Ивана Коротаева сестра. Она вышла замуж за ненца Николая Явтысого, по прозвищу Совесть. Жил он у нас в Голубкове, куроптей ловил да деревянную поделку делал: ушаты да доильницы. Прозвали его Совестью за то, что он в прежнее время с кулаками возьмется спорить и кричит: "Совести у вас нет!"
Пошла я с учителем по домам. Учитель увидел во мне пользу и позвал:
- Помоги мне, Маремьяна Романовна, потолкуй с соседями.
Вошли мы к Таисье Марковой, она свое твердит:
- Нам уж дважды молодыми не быть.
К Наталье Коротаевой пошли. Играет она своими широкими кроликовыми ноздрями и зло так накинулась на нас:
- Нам некогда с учителями под ручку ходить.
Дочь Натальина, Лукея, буркнула:
- И без вас у нас не тоскливо.
К своему пасынку Александру повела я учителя. Потолковали с Александровой женкой Ульяной:
- Жила ты, Ульяна, у мачехи - не до учения тебе было. А теперь живешь у матери, у Советской власти. Годы у тебя молодые, время не ушло, учиться надо.
Ульяна обещала прийти.
К брату Константину зашли. Сын его да невестка рады учиться. А жену Константинову, Варвару, никак не могли уговорить.
- Чего, - говорит, - мне, старой, в голову пойдет? Не в коня овес травить.
Далеко еще отставали женки от своих мужей.
Брата моего Константина выбрали председателем нашего колхоза. Был он передовой колхозник, ударник. Однажды приносит Павлик окружную газету и показывает мне: вся первая страница говорит про хорошую работу наших голубковских колхозниц. Наверху во весь лист крупными буквами напечатано:
"Константин Голубков учит работать и руководить".
А когда Константин зашел к нам, Павлик ему и говорит:
- Тебя, дядя, наверно, премируют...
Рассмеялся Константин, взлохматил племяннику волосы и отвечает:
- Денежный почет - полпочета, Пашенька. А вот душевный почет от общества - вот этот почет меня радует...
За день обошли мы всех женок, начали они заглядывать в шкоду. А когда стали мы получше учиться, пошел слух по деревне:
- Женки-то у нас тоже не из глины сляпаны. Вон Маремьяна, да Таисья Кожевина, да Серафима без хорошей отметки домой не приходят. Учитель хвалит.
Тогда и Лукея пришла и Варвара потянулась. Варвару и муж еще пошевеливал. Председателева жена должна впереди идти.
Собралось нас до двадцати четырех человек. Некоторые - Диомид Кожевин да Володя Марков - пришли арифметику повторить. Брат Алексей на дом уроки брал и проверять учителю носил.
И все мы так весело ходили в школу, будто малые ребята. Пораньше придем - в домино да в пешки играем, кто может - газеты читает. В перерыв пляски подымем. Старухи и те сидят, улыбаются.
Выбрали меня старостой, чтобы за порядком следила, так я сама тянулась и других подтягивала. И как-то я все с первыми, шла, а не с последними.
Когда письму учат, учитель с моей тетрадки всем велит пример брать: чистенькая она да аккуратная. По арифметике у меня цифра под цифрой написаны ровные, прямые, как свечки стоят, одна другой не кланяются.
- Вот, - говорит учитель, - тетрадку любо-дорого в руки взять.
К Новому году напечатали про нас в нарьянмарской газете "Красный тундровик". Пятерых учащихся в заметке похвалили, и первая фамилия - моя.
Любила я чтение. Читаю как-то на уроке рассказ про горькое замужество. И будто там моя участь описана, будто кто-то знал обо мне. Там тоже сразу после венца начал муж пить да драться. Захотела она уйти от мужа, а мать ей говорит:
- Нельзя божий закол нарушить.
К отцу пошла, расплакалась, и отец так же говорит. Снова ее муж тиранил. А когда ушла от него, муж прибежал за ней с вожжами.
А только уж иное время было. Схватила жена вожжи и говорит:
- Теперь не прежняя пора жен бить.
Не могла я тот рассказ до конца дочитать. Обидно мне показалось за свою судьбу. Расплакалась я.
Женки говорят учителю:
- Не давай ты ей читать такое. Это ведь ее жизнь описана...
В другой раз Лукея читала рассказ про то, как одна молодая женка родила незаконнорожденного. На улице все обзывали ребенка не по-хорошему. А после революции ее сын выучился в высшем учебном заведении и почетным человеком стал. А у Луке и как раз тоже есть незаконнорожденный сын, и так же его прежде обзывали.
- Ну, - говорю, - Лукея, про таких, как мы с тобой, эта книга и писана...
Узнали мы из книг про то, как Ленина и революционеров в ссылку ссылали, как революция проходила, как народу земля и фабрики, и заводы, и все богачество Советской властью отдано. Читаем мы да Советскую власть прославляем:
- Вот это власть: все для народа.
Учение шло неплохо. Начали мы деление проходить. Я на уроке по девятнадцать примеров без ошибки делала. Таблицу умножения не хуже своих сыновей знала. Павел меня за это математиком звал. Бывало, что со мной в школу ходил, слушал, как мать учится. Я еще и другим помогала пример, а то и задачу решить.