И в этом смысле мне даосизм очень напоминает, как ни странно, загадочный даймоний Сократа. Сократ говорил, что у него есть внутренний голос, даймоний, который не говорит ему что делать, но говорит, что не делать: не играть в чужие игры, не быть не собой. И вот мало-мальское знакомство с Сократом говорит, что Сократ предельно концентрирован, он отстранён от всего лишнего, но он сосредоточен, он смеётся надо всем, потому что он внутренне серьёзен. Вот даосизм – про то же самое, мне кажется. Для даосизма высшая форма движения – это покой. Покой включает в себя всё движение, объемлет и предполагает его. В «Дао дэ Цзин» потрясающая метафора: «главное в чаше не стенки, а пустота между стенками». Даосизм говорит о том, что высший вид речи – молчание. Высший вид активности – недеяние (об этом чуть позже). В самом деле, вот подумайте… Вы с кем-то беседуете, и вы что-то говорите, обмениваетесь «информацией». Но есть такой высокий и глубокий уровень общения, когда любое слово только лишнее, когда молчание максимально выражает суть вашего общения. Как скажет через две тысячи лет, всё, что мы можем сказать о Боге – это «исполненное молчание» на границе неведомого. Молчание молитвы, в которой всё. И вот даосизм говорит об этом. Молчание порождает все слова, так же как покой является источником всякого движения. Повторяю, это очень глубокие мысли, они кажутся абсолютно нелогичными, парадоксальными, но они, мне кажется, бездонно глубоки.
Я многое знаю из сочинений даосизма наизусть, но вот одна из моих любимых притч звучит так (опять, как обычно, цитирую приблизительно, по памяти): «Чтобы поймать рыбу, нужны сети. Чтобы изловить зайца, требуются силки. Когда же рыба поймана, сеть становится не нужна. Когда заяц пойман, силки становятся не нужны. Чтобы выразить мысль, нужны слова. Когда же мысль выражена, слова становятся не нужны. Где бы мне найти человека, забывшего про слова, чтобы с ним поговорить?». Вот, вдумайтесь пожалуйста: молчание как высший вид речи. Покой как высшая форма движения. Сила слабого. Даосизм сравнивает мудреца с младенцем. Он слаб, он ничтожен, но из него вырастет сильный и живой человек. А старый человек, он уже застывший, закостеневший, кажется сильным, но на самом деле он близок к смерти.
Вообще любимый даосский образ – сравнение мудреца не только с ребёнком, но даже с эмбрионом: мудрец покоится во Вселенной, как эмбрион гармонично пребывает в материнском чреве. Ключевое понятие даосизма – это «совершенномудрый» идеальный человек. В общем, совершенномудрый противоположен благородному мужу (цзюнь цзы) конфуцианства, потому что он не суетится, не размахивает руками, не хочет господства над Поднебесной и народом, не стремится построить иерархию, власть, господство, подчинение. Он не желает ничем обладать и никого контролировать. Он слушает Дао. Он предоставил мир самому себе и пытается познать самого себя, собственное Дао.
Я не буду много говорить о Дао, но поговорю о том, как оно достигается, проявляет себя, и как оно постигается. Через Дэ, например. Дао дэ Цзин – «Книга о Дао и Дэ». Дэ на русский переводят обычно такими словами, как «добродетель» или «благодать». Дэ является эманацией Дао. Два центральных понятия даосизма: это естественность и самотаковость – желание дать миру быть самим собой, предоставить ему свободу, довериться его спонтанности и творчеству.
Мы живём в мире чудовищно противоестественном, в мире каменных джунглей, машин, всепоглощающей техники. Я когда-то, много лет назад, сотрудничал с одной, уже давно погибшей, детской энциклопедией «Аванта плюс», писал туда множество статей по культуре, истории, философии. Однажды я принес пачку статей редактору, а редактор, молодая дама, редактировала ещё и том «Наши домашние питомцы». И тут я увидел статью, название которой меня потрясло до глубины души. Там было написано: «Для чего нужна собака?». Представляете? Собаке не дано быть собакой, она существует только «для чего-то». Вот даосизм с этим не согласен! Он хочет оставить собаку в покое. Путь собака будет просто собакой, самой собой и для себя – и только. Пусть горы будут горами, пусть мир будет миром. А не инструментом для человеческой суеты, пусть даже «эффективной» и деловитой, которая поглотила и собаку, и горы, и культуру, и всех нас с вами – в своей жутковатой бессмысленной воронке. Человеку нужно быть скромнее. Человеку нужно быть глубже и подлиннее. Нужно не ставить себя в центр мироздания, как в конфуцианстве с его Ян, а надо понять силу слабости, надо понять слово, которое не извлечено, надо понять, что покой – высшая форма движения. Надо увидеть красоту чистоты и первозданности голубя, который ещё не испачкан.