— О, я несчастная! Есть ли на свете еще такие? Нет на свете таких.
— Все сделано по хозяйству, — сказал Пекка. — Тебе только корову подоить.
— Все сделано по хозяйству, — повторила она тем же тоном. — По хозяйству. А где хозяйство? Только обещания вместо хозяйства. Все сделано. А что там делать? И без тебя все делалось.
Зубы Пекки издали скрежет. Мальчики с удивлением на него взглянули. Он сказал им:
— Мы еще тут кисть приделаем с пальцами. Бо-оль-шую кисть вон из того полена. А пока закрепим их на одной доске.
— За что мне одной такое наказание? — сказала Хенни. — За что мне одной?
Пекка сжал зубы и молча принялся строгать ножом плоский кусок полена, готовя основу для новых фигурок.
И в течение всей зимы он только таким способом отделывался от ее причитаний. Отвечать на них, кроме молчания, было нечем. Весной и летом, когда он опять пригодился в поле, причитания немного стихли. Зато осенью они возобновились в удвоенном количестве. Не выдержав этого, Пекка стал уходить из дому и целых пять лет упорно наведывался к разным состоятельным крестьянам в пределах двадцати километров вокруг Суокуоппа. Но от каждого из них он очень скоро возвращался домой с надорванной рукой, встречаемый каждый раз все более злыми причитаниями.
Мальчики тем временем росли и скоро так втянулись в дела хозяйства, что на долю матери осталось менее половины забот по дому. А Пекка был в этом хозяйстве лишний. Это ему слишком часто давала понять утерявшая в него веру Хенни, которая сама проводила больше времени на полях Эмиля Хаарла, чем на своих.
Спасаясь от ее упреков, он, скрепя сердце, толкнулся на целлюлозный завод в Савуселькя. Но когда он там в конторе назвал свою фамилию, ему ответили:
— A-а, так вы тот самый с переломанной рукой. Жаль, жаль. Парень такой здоровый с виду. К сожалению, у нас нет работы для одноруких.
До самого вечера просидел Пекка на бревнах за воротами завода, не зная, куда идти дальше. Жизнь его была кончена начисто. Каких сомнений и колебаний стоило ему решение бросить землю и пойти в рабочие. И вот даже в рабочие его не взяли. Всюду знали теперь о его переломленной руке. Жизнь его окончательно покатилась ко всем дьяволам, прямо в преисподнюю. Но черт с ней, с жизнью. Он уже свыкся с мыслью о ее конце. Но обидно было уйти из жизни, не прикончив русского, от которого пришло все это зло. Обидно было теперь только это. На все остальное ему уже было наплевать.
Никогда в жизни не спускал он никому ни одной обиды, всегда воздавая сдачи с лихвой. Однажды его избили три здоровых парня из Тюхьясалми. Справиться с ними Пекка один не мог. Но он не успокоился, пока не переловил каждого из них в отдельности и уж такую память оставил по себе, которая сохранится у них на всю жизнь. А случай с Вейкко Силтаненом! Тот лишь слегка задел ножом его плечо, находясь в компании приятелей во время гулянья в Тюхьясалми. А Пекка три недели подкарауливал его одного на дороге и так хватил ножом, что проткнул плечо насквозь. Никогда в жизни не спускал он обиды. И вдруг теперь приходится спускать. И кому? Рюссе! О, перкеле!
До самого вечера просидел Пекка перед воротами завода на груде очищенных от коры бревен. А когда мимо него из открывшихся ворот повалили рабочие, один из них крикнул:
— A-а, старый знакомый! Ну как, нашел своего рюссю?
— Нет, — ответил Пекка. — А надо бы найти.
— Ничего нет проще, — сказал Тойво Вихури. — Поезжай в Россию — и там к твоим услугам сразу двести миллионов.
— Нет, мне бы только одного.
— Только одного? А зачем он тебе, только один?
Пекка промолчал.
— Зачем он тебе? — повторил Тойво.
— Это он мне руку сломал, — пояснил Пекка.
— Ну и что же? А у меня они брата убили на войне. Так разве они в этом виноваты?
— А кто же? — удивился Пекка.
— Ты чудак, я вижу.
— Я теперь зарабатывать себе не могу, чтобы землю купить, — сказал Пекка.
— Теперь? А раньше покупал?
— А?
— До войны ты много купил земли?
— Нет… Совсем не покупал. У меня отцовские полтора гектара.
— А хотел купить?
— А как же!
— И руки здоровы были?
— Да…
— И не купил?
— Нет… Все как-то уходило то на одежду, то на хлеб, сено, дрова…
— И теперь уходит?
— И теперь…
— Так, может быть, дело не в больной руке, а в чем-то другом? А?
— О, перкеле! — только и сказал Пекка, совсем сбитый с толку.
— А насчет России — это несложно, — продолжал Тойво. — Недавно наших двое побывали там с профсоюзной делегацией. Недели две как вернулись. Я тоже хочу съездить в следующий раз. — Он оглянулся на проходивших мимо рабочих и сказал озабоченно: — Один из них уже успел уйти домой. Жаль. Но второй задержался, и мы подождем его. Он член профсоюзного комитета. Можешь поговорить с ним. Только если ты зло питаешь к русским — ничего не выйдет. Они не любят к себе пускать враждебно настроенных людей.