Петр. Нет, ты себе не представляешь, Иржи... Ни ты, ни кто другой.
Иржи. Мне это хорошо знакомо, голубчик. Когда я падал со своим самолетом...
Петр. Ну, это только мгновенье.
Иржи. Напрасно ты так думаешь. С высоты двенадцати тысяч метров - это длится порядочно. Вообще невозможно определить, сколько времени падаешь. Кажется... целую вечность. И все время, все время чудится, будто вся земля валится тебе на голову.
О н д р а. О чем же ты в это время думал?
Иржи. Да, собственно, ни о чем: мной овладело какое-то страшное спокойствие. Значит, конец? Отдаешь себе в этом полный отчет - тупо, ясно, спокойно. Да глядишь: где лучше расшибаться? Вон там не хотелось бы: там деревья; на этом вот поле удобней...
Петр. Ну, это еще хорошо, Иржи.
Иржи. Хорошего мало. Такое безразличие хуже... отвратительней всякой боли. Словно в тебе заживо что-то каменеет, и ты уже не в силах шевельнуться... Брр!
О н д р а. Это было не безразличие, Иржи. Скорей ужас.
Иржи. Не знаю. Но я не хотел бы еще раз испытать что-нибудь подобное. Уф!.. Ужасное ощущение!
Пауза.
Петр. А... с тобой как получилось, Ондра?
О н д р а. Ну, у меня, дружище, было довольно времени. У меня это длилось... несколько суток.
Петр. Что? Умирание?
Ондра. Ну да. Я за целых три дня знал... что мне конец... О чем только за это время не передумаешь... чего только не вспомнишь! А я к тому же... был тогда занят еще наблюдениями: ага, вот один, вот другой симптом! Печень подвела, Ондрушка! Ну и пришлось - в дальний путь...
Отец. Скажи, Ондра, как ты подцепил желтую лихорадку?
Ондра. Это был эксперимент, папа. Мы хотели выяснить, передается ли зараза этим подлым комаром, этой самой стегомией, и от тех больных, которые перенесли первую стадию болезни. Это в точности не было известно. Вот я и дал себя искусать подопытным комарам.
Отец. И схватил лихорадку?
Ондра. Схватил - да еще какую... Но это противоречило нашим предположениям.
Отец. А какое значение имел подобный опыт?
Ондра (пожав плечами). Ну, хотя бы научное. Мы хотели узнать, как развивается этот микроб в комаре. Это очень важно, папа.
Иржи. И тяжело умирать от этой лихорадки?
Ондра. Тяжело, милый; валяешься, как Лазарь...
Жар, желтуха... Всякие пакости. В общем, паршивая болезнь, друг мой. Брр! Никому не пожелаю.
Петр. Значит, только папка погиб у нас прекрасной смертью?
Отец. Я? Почему ты так думаешь?
Петр. Ну, быть убитым в бою - это по крайней мере значит выполнить свой долг; кроме того - имеешь возможность защищаться.
Отец. Но я ведь не был убит в бою, сыночек!
Петр. Нет? Как же так? А мы всегда думали...
Отец. ...что я был убит при последней вылазке? Нет. Это только для мамочки, дети. Нельзя же было сказать ей, как получилось на самом деле.
И р ж и. А как получилось?
Отец. Я вовсе не был убит в бою. А просто остался лежать, мой мальчик.
О н д р а. Раненый?
Отец. Ну да, и меня нашли туземцы.
Петр. А потом?
Отец. А потом они меня замучили. (Махнув рукой.) Ну, довольно об этом, правда? Как мамочка, Ондра?
О н д р а. Пульс лучше.
Отец. Но она, конечно, так и не должна знать, что я вам сказал, дети.
Пауза.
И ржи (над своей тетрадью). Вот говорят... отдать жизнь за что-то великое: за науку, за родину, за веру, за спасение человечества или за что-нибудь еще в этом роде. А когда с тобою случается...
Ондра. ...так все выглядит совсем иначе, знаю. Если б люди могли себе представить, каково при этом человеку... они, наверно, меньше твердили бы о том, как прекрасно... за что-то . умереть. Прекрасно! Я не нахожу в своей смерти ничего особенно прекрасного.
П е т р. И я тоже, дружище.
Вдали ружейный залп. Пауза.
Отец. Да!.. Люди всегда умирали за что-нибудь - кто их знает, за что... Должно быть, так надо. Но иногда мне приходит в голову... был бы я теперь полковником, а то и генералом, получал бы пенсию, жил бы здесь с вами, писал бы мемуары и копал грядки в огороде... Это было бы неплохо, ребятки. Что ни говорите, а жизнь есть жизнь: по крайней мере можно что-то делать... Я знаю - вы все отдали жизнь за что-нибудь великое: Ондра-за науку, Иржи - за технический прогресс, а Петр... За что ты умер, Петр?..
Петр (отрываясь от шахматной доски). За равенство и свободу, папа.
Отец. Вот... Ну, а я - за короля, отечество и честь знамени. А может быть, просто из-за того, что наш полковник отдал идиотский приказ. Впрочем, теперь уже - все равно. Конечно, все это очень хорошо и благородно, но только... знаете, я ведь дольше вас всех покойник, и скажу вам... неплохо было бы пожить еще немножко. Я очень любил жизнь, дети. Очень. А когда посмотрю на вас, то почему-то думаю: черт возьми, пожалуй, кто-нибудь из этих мальчишек мог бы и в самом деле прославиться чем-нибудь замечательным... или даже великим. А то что - герои! Да, жаль. Могли бы еще пожить ребята...
Ондра (потягивается и встает). Да, прямо злость берет, когда можешь только смотреть, что делают другие... Мы, мертвые, прозябаем. (Подходит к книжному шкафу.) Эх, друзья, будь я сейчас жив, я бы работал как одержимый. Сонная болезнь, например, - страшно интересная штука.
Иржи (углубившись в свою тетрадь). Ах, какой я дурак!
Отец. В чем дело?
Иржи. Да я - насчет этой моей конструкции плоскостей. Ведь вполне возможная вещь, папа. И черт бы меня побрал - что я не доделал этого раньше... Минуточку! Вот тут надо было бы выравнять так... (Чертит, сидя за письменным столом.) Превосходно!
Ондра (открывает шкаф). Нет, в самом делена маму просто не надивишься!
Петр. А что?
Ондра. До сих пор выписывает мои медицинские журналы. Вот новый номер "Бюллетеня тропических болезней". Я тоже там печатался.
Петр. Там ведь был очень хороший некролог о тебе.
Ондра (вытаскивает один из номеров). Ну-ка, посмотрю я здесь одну вещь. (Удобно устраивается на диване и начинает просматривать неразрезанный номер журнала.) Отец (стоит, склонившись над матерью). Ну, видишь, душенька, у тебя снова целый полк сыновей. И чувствуют они себя как дома. Ведь для тебя, мамочка, мы все по-прежнему живы, не правда ли?
Петр (над шахматной доской). Нет, так не выйдет. Черт, трудная задача!