— Вот, зятёк, пожалуйста. Извините, что немного…
— Спасибо. Даже неудобно, что ты всегда всё отдаёшь…
Уэхара с благодарностью посмотрел на Кацуё и, протянув худую, как восковая свеча, руку, взял конверт и засунул его под тюфак. Кацуё же, повернувшись к Фумиэ, сказала:
— Да, вот ещё что! Сегодня мне на работу звонил дядя. Говорит, что скоро в Токио приедет папа по служебным делам… Он хочет воспользоваться этим, чтобы повидаться с нами.
— Что ты говоришь! Папа едет?
Фумиэ застыла с поварёшкой в руке и многозначительно с горькой усмешкой взглянула на сестру. Волна беспокойства и какого-то безотчётного, почти детского страха перед властью отца захлестнула её. А Кацуё ответила ей безмятежной, открытой улыбкой.
— Узнаю отца: он, как всегда, действует не прямо, а обходными путями — предупреждает нас через дядю…
Фумиэ почувствовала, как учащённо бьётся её сердце. Да, ей нужно набраться смелости и встретиться с отцом, против воли которого она когда-то посмела пойти.
Уэхара вдруг сильно закашлялся. Бросив взгляд на миску, над которой поднимался пар, Фумиэ вспомнила, что суп остывает, и стала разливать его по чашкам.
Уэхара встал с постели и присел к столику.
— Ну, давайте кушать, — сказала Фумиэ, и изголодавшиеся дети набросились на запоздавший ужин.
Взяв палочки для еды, Кацуё спросила Фумиэ:
— Каким образом папа оказался в гражданском управлении или как там его называют?
— Кто его знает… Мы считали, что ему лучше остаться директором начального училища… По-видимому, чиновники гражданской администрации больше получают.
— Да, брат часто пишет оттуда, что на жалованье учителя начальной школы не проживёшь. Похоже, что жизнь на Амами гораздо хуже, чем мы представляем её себе здесь. Письма моих подруг с Амами полны такой безнадёжности, что читать тяжело…
Опустив глаза, она замолкла. Красивые брови Кацуё сошлись, как тучи перед грозой. Её чувства, которые она пыталась скрыть, выдавала сердитая глубокая складка, появившаяся между бровей.
Отец и дети тоже ели молча. Все сидели задумавшись. И Фумиэ не проронила больше ни слова. Мысли её унеслись к далёкой родине, образ которой стоял у неё перед глазами.
По окончании войны в городе Надзэ американские оккупационные войска открыли отделение общего для островов Амами и Окинава управления гражданской администрации. С февраля 1946 года связь этих островов с главными островами Японии была запрещена. А они не имели своей промышленности. До войны в Надзэ существовала шёлковая фабрика, которая выпускала осимскую чесучу, но и она была разрушена, а строительных материалов для её восстановления негде было взять. Лишились они и продовольствия, прекратилась торговля сахаром. Невозможно стало купить рису. Рамьше всё это острова получали из центральных районов префектуры Кагосима. Сейчас же их связь с Японией поддерживали лишь рыбацкие суда, занимавшиеся контрабандной торговлей. Обычной пищей для островитян стали плоды саговой пальмы да батат. Не хватало не только продуктов. Не было ни одежды, ни жилья. Спасаясь от голода, молодые девушки уезжали с Амами на Окинаву, в Наха в надежде найти там работу и в конце концов превращались в проституток или, как их стали называть, «пампан». Молодые парни, чтобы заработать на жизнь, нанимались грузчиками, чернорабочими, а то и «охотниками за военными кладами» — они разыскивали на дне моря снаряды, взрывчатку, боеприпасы, попавшие туда во время войны, а затем поднимали всё это на сушу. А некоторые парни становились карманниками и грабителями. В Наха к пришельцам с островов Амами относились, как к корейцам в Японии, и называли их презрительно «амамимоно».
Когда Фумиэ попала в Токио, ей стало казаться, что коренным жителям столицы совершенно безразлично, принадлежат острова Амами Японии или нет. Ей же они очень дороги, они для неё, как плоть и кровь её. На оживлённых улицах столицы Фумиэ чувствовала себя одинокой, её одолевали мучительные мысли о родине. Она постоянно слышала, как стук своего сердца в груди, шум волн, которые там, у неё на родине, разбивал о скалы свирепый тихоокеанский ветер.
Сейчас, в конце марта, на Амами стоит такая тёплая погода, какая здесь бывает лишь в мае — июне. Ультрамариновый, каким его изображают европейские художники, Тихий океан бросает на острова гряды волн, которые как белоснежные львы набрасываются на берег и вонзаются в него зубами. Но в глубоких бухтах чуть желтоватая морская вода спокойна и прозрачна, сквозь неё чудесными хризантемами просвечивают кораллы, обрамляющие остров. Днём лазурное небо безоблачно, а ночью сияют громадные звёзды, которые там, над Амами, в несколько раз больше и ярче, чем над Токио.
Фумиэ закрыла глаза, и ей показалось, что с далёких звёзд падает светящаяся роса, и она ощутила её на своём лице. Фумиэ мечтала о родине, её душа стремилась к далёкому южному небу, как душа Миньон…
Договор ещё не вступил в силу, а оторванные от Японии жители Амами, оказавшиеся под властью американцев, уже ходят в лохмотьях, питаются жи-денькой бурдой из саги. Отрезанные от родины островитяне всёещё не могут ликвидировать последствий войны, восстановить здания, разрушенные налёами авиации. Прошло пять лет как кончилась война, а детям и сейчас приходится учиться в школах, напоминающих сараи. До сих пор амамичан поддерживала надежда, что после заключения мирного договора острова снова будут принадлежать Японии и тогда жизнь наладится. Принятый 10 июня 1951 года проект договора разрушил все иллюзии. На шею им накинули петлю, которую оставалось лишь затянуть. Жителей островов охватило желание во что бы то ни стало разорвать её. Под требованием воссоединения с Японией поставили свои подписи около двухсот тысяч человек, проживающих на островах, и примерно столько же уроженцев Амами, находящихся в других районах. В кампанию за возвращение островов Амами и Окинава включалось всё большее и большее число жителей главных островов Японии, она становилась всенародным движением.