Осень и зима прошли без каких-либо событий, которые подтвердили бы ее подозрение. Но с возвращением весны, когда подули мартовские ветры, дьявол вновь взялся за работу.
Пауло уходил ночью и направлялся в старинный дом.
«Как же мне спасти его?»
Ветер отвечал ей снаружи, как бы насмехаясь над ней, и толкал дверь.
И она вспоминала, что и тогда, когда ехала сюда со своим Пауло, только что положенным в священники, — после того как она двадцать лет была служанкой и отказывала себе во всех радостях жизни, лишая себя любви и хлеба, чтобы только поставить на ноги своего бедного мальчика и подавать ему хороший пример, — неистовый ветер застал их в пути.
Тогда тоже была весна, но всю долину, казалось, внезапно снова охватила зимняя тоска. Все листья скручивались, деревья изгибались и словно озирались по сторонам, напуганные черными и светлыми тучами, которые быстро двигались отовсюду, устремляясь навстречу друг другу, словно сражающиеся армии. Крупные градины сыпались, как пули, пробивая нежные листья.
На повороте дороги, откуда открывается вся долина и начинается спуск к реке, ветер налетел на них с такой силой, что лошади остановились, заржали и от страха навострили уши. Ветер и в самом деле рвал уздечки, подобно бандиту, который хватал их, чтобы напасть на путешественников. Даже Пауло, которого, казалось все это только забавляло, с некоторым суеверием воскликнул:
— Да это же взбесившийся дух прежнего священника, который хочет прогнать нас отсюда!
Ветер рвал его слова и относил далеко в сторону. И он попытался насмешливо улыбнуться. В этой полуулыбке лишь приоткрылись зубы, но взгляд его был печален, когда он смотрел на маленькое село, явившееся перед ним, словно на картине, приставленной к зеленому склону горы, над беспокойной лентой реки, в тени окутанной облаками скалы.
Когда перебрались через реку, ветер немного успокоился. Все жители маленького села, ждавшие нового священника, как мессию, собрались на площади у церкви.
И вдруг самые молодые решили спуститься навстречу путешественникам к самому берегу.
Они слетели с горы, словно стая орлят, — воздух оглашали их крики.
Встретив священника, они окружили его и с ликованием повели дальше, радостно паля время от времени из своих ружей. Вся долина эхом откликалась на их крики и выстрелы. Даже ветер успокоился и небо прояснилось.
И сейчас, в этот тревожный час, мать снова испытала гордость, заново переживая тот, другой час триумфа. Ей казалось, будто она опять движется как во сне и шумная молодежь влечет ее с собой, словно какое-то пылающее облако, и рядом с нею ее Пауло, и все эти сильные люди вокруг кланяются ему, и он, еще такой юный, обретает почти божественный облик.
Вот они поднимаются все выше, выше. В самых высоких и пустынных местах гор сверкают приветственные выстрелы, и костры, полыхающие на фоне черных туч подобно красным знаменам, освещают серое маленькое село, поросшие травой склоны гор, тамариск и ольхи, растущие вдоль тропинки.
Вот они поднимаются выше, еще выше. Над невысокой каменной оградой у площади встает другая стена. Это теснятся люди, на лицах которых написано нетерпеливое ожидание. Издали видны островерхие мужские шапки, отороченные волнистой бахромой женских платков. Блестят глаза у девочек, счастливых этим зрелищем. И на фоне скалы худенькие черные силуэты мальчишек, зажигающих костры, кажутся фигурками чертенят.
В распахнутой двери церкви видны дрожащие, словно нарциссы на ветру, огоньки свечей. Протяжно звонят колокола. И сами облака на бледном серебристом небе сгрудились вокруг колокольни, будто остановились специально, чтобы посмотреть и подождать.
В редкой толпе раздается крик:
— Вот он! Вот он! Он похож на святого!
Однако от святого у него было только внешнее спокойствие: он ничего не говорил, не отвечал на приветствия, даже не казался взволнованным этим проявлением общего почитания. Он только сжимал губы и опускал глаза, сдвигая брови, как будто лоб давил на них. Вдруг, когда они оказались среди толпы, мать увидела, что он клонится набок и вот-вот упадет. Кто-то поддержал его. Он сразу же выпрямился, быстро прошел в церковь, опустился на колени перед алтарем и принялся читать молитву.
Женщины вторили ему со слезами.
И мать почувствовала, что и теперь, в этот тоскливый час, в ней вновь поднимается откуда-то из самой глубины души этот плач несчастных женщин, выражавший любовь, надежду и желание неземного блага. Ее Пауло! Ее Пауло! Ее любовь, надежду, желание неземного блага — вот что отнимал у нее злой дух. А она сидела тут недвижно на лестнице, словно в глубоком колодце, и даже не пыталась спасти его.