Неделя выдалась по-настоящему адовой: жаркой, палящей, с запёкшейся кровью и болью. Они отступали и теряли бойцов. Бились насмерть и всё же проигрывали. Измотанные, грязные, злые, как черти.
Командир стал похож на тень. Тёмные круги под глазами превратились в провалы, а в зрачках застыла ярость от безысходности. Это было время трудных решений и потерь. Он уже не орал, полностью сорвав голос, и только дикая лють жила в каждом мускуле тела и лица, билась неровным пульсом в толстой жиле на исхудавшей шее. Командир почти не спал, толком не ел. Лишь подергивал головой, как метроном, ведя внутренний счёт убитым и раненым.
Она подошла к нему в тот момент, когда Командир, сидя подальше от всех, смотрел вдаль невидящим взглядом, провожая грязно-кровавое солнце. Красный диск с траурной каёмкой, цепляясь за ветки деревьев, падал вниз, продолжая обжигать землю.
– Поспи. Тебе нужно. – голос её звучал тихо, но властно, уверенно и настойчиво. – Поспи. Сегодня ничего не будет. Верь мне.
Она прикоснулась ладонью к лицу Командира и провела пальцами по грязной коже. Прохладными чистыми пальцами, которым хотелось верить и доверять.
Он видел, как повело Командира. Как пошёл он лицом вслед за этой ладонью, а затем, обхватив кисть рукой, впечатал в небритую впалую щеку. Воспалённые веки с ломкими ресницами сомкнулись. На миг. На мгновение. Командиру хотелось верить ей и этой уверенности. Затем, задрав голову, пристально вглядывался в её лицо, искал ответ в глазах, но не видел ничего, кроме спокойствия.
Она присела на корточки и заглянула прямо в душу, сметая сомнения, горечь и боль. Чуть кивнула головой, обняла за плечи, встряхнула и заставила подняться. Затем повела Командира в сторону и помогла улечься на выжженной траве.
– Спи, – гладила его лицо, отбрасывая отросшие лохмы со лба. – Спи, всё будет хорошо.
Никто не видел этой сцены и не слышал этих слов. Только он.
Ночью, когда все, кроме часовых, угомонились и забылись тяжелым сном, он отправился за нею вслед. Он так и не понял, как пропустили её часовые. Словно смотрели и не видели. А ведь его почти тормознули, и лишь грозный взгляд да палец у губ заставили без лишних слов и вопросов пропустить его в ночь. В неизвестность. Туда, где меж деревьев мелькало полотняное рубище.
Он скользил за нею на расстоянии, двигался, как уж, зная каждую кочку, каждую выемку на этом пути. Но и она не тормозила: протекала меж деревьями, просачивалась сквозь ночь, как вода. Пару раз он чуть не потерял её.
Он понял: она движется в сторону противника. В самое логово. Но это его не остановило, не испугало, а придало ещё большей злости и азарта. Лучше погибнуть, чем ждать, когда она приведёт за собою Псов. Уж слишком всё хреново складывалось в последнее время. А тут ещё и Командир сдался, подчинился её воле и уговорам…
Злые, как всполохи молний, мысли чертили огненные полосы в голове и вспыхивали искрами перед глазами. Он шёл вперёд уже на автомате, но это даже лучше: не надо думать, что будет дальше. Покрепче сжал оружие и сцепил зубы до звёзд в башке, где пульсировала тупая боль, отдающая в виски и затылок.
Перед постом она притормозила, словно собираясь с духом. Он видел, как дернулись её плечи и мотнулась из стороны в сторону голова. Затем она стремительно кинулась вперед. Он уже готов был стрелять, когда увидел, как взметнулись вверх её руки и ладонями впечатались во лбы постовых. Это было неожиданно, резко, быстро. Так, что уже ничего нельзя было сделать. Оба солдата мешками повалились на землю.
Чуть позже он стоял рядом с неподвижными телами. Деловито и безразлично прикасался к сонной артерии: пульс слабо, но бился. Псы то ли спали, то ли хлопнулись в обморок. Ему было не до того, чтобы размышлять об этом.
Он видел, как бледным флагом мечется её тело, поднимаются и резко опускаются ладони. Выверено, точно, виртуозно. Без права на ошибку. Пройдя с десяток обездвиженных тел, он не стал больше двигаться вглубь, понимая, что может отвлечь и погубить её. Оставалось только ждать, чем кончится это безумие.