Ты, наверное, разочаруешься. Но я не верю в праведность этой войны. Псы и Волки – одной крови. Кто знает, почему вы собачитесь и хотите перегрызть друг другу глотки… Но у меня не было выбора: я поступила так, как чувствовало сердце.
Не спрашивай, почему я сделала то, что случилось сегодня ночью. До этого я только… порой обездвиживала их. Чтобы… дать передышку… А сегодня… может, я хотела, чтобы мои дети остались живыми?.. Те, которые сейчас?.. Сегодня мы должны уйти отсюда. Потому что потом будет поздно. Кольцо замкнётся – и всё. Иногда нужно делать шаги назад, чтобы были силы потом идти вперёд …
Он давно уже сидел рядом. Но руки на плечи положил лишь сейчас. Она подняла залитое слезами лицо.
– Только не жалей меня, слышишь?.. Не жалей! – прошептала она распухшими от слёз губами.
– И не собираюсь, – твёрдо сказал он и наконец припал к этому рту. Соль и горечь. Запах мяты и страданий. Жар крови и нежность тонкой кожи… Он держал её лицо в чаше своих ладоней. Осторожно, почти не прикасаясь, как хрупкую раритетную вещь.
Он целовал её так, чтобы она поняла: это не вожделение, не похоть, не поцелуй голодного мужика, а восхищение, благодарность, поклонение. Он вкладывал в поцелуй нежность, трепет, обожание. Выплёскивал накопившуюся тоску и радость от встречи…
Он хотел, чтобы она почувствовала в поцелуе чистоту и томление сердца, что шептало, говорило, кричало о любви…
И она поняла. Услышала. Приняла.
Дрогнули и прикоснулись к его плечам руки. Прошлись по груди и замерли на впалом животе. Пальцами она гладила небритые щёки, обрисовывала подбородок, нежно трогала веки и ресницы…
Сдаваясь, отступала ночь. Ещё почти незаметно. Лишь прохладный воздух растворял жар земли и готовил её к утренним росам…
Неподвижное небо куталось в лунное серебро, а звёзды хороводили и кружились, свиваясь в спирали бесконечности. Ночь умела держать язык за зубами и схоронила их тайну в своём бездонном сундуке, как редкое сокровище, на которое никому нельзя смотреть: ослепит и всё равно лишит памяти…
Мягкое и белое.
Обласканное до черноты солнечными поцелуями и мускулистое.
Податливое и нежное.
Напористое и сильное, давно забывшее о жалости, сострадании, компромиссах.
Ласковое и мудрое, как сама Природа, что даёт жизнь.
Агрессивное и выжженное дотла, но желающее вспомнить, почувствовать, ожить даже ценой невероятной боли…
Два непохожих, противоречивых начала, не захотевшие противостоять, предпочли найти что-то общее, соединить тонкие нити, что рвались из сердец и хотели жить…
Ночь пела неслышный блюз и задавала ритм, обуздывая порывы ветра. Чертила линии судьбы далёкими сполохами молний и дарила наслаждение.
Слабый вскрик. Тихий стон. Жар огненной карусели, что опрокинула землю и щедро засыпала её мерцающими искрами древней магии единения, когда двое на какой-то миг становятся одним целым…
Ему казалось: он закрыл глаза лишь на минуту. Когда открыл – её уже не было рядом. Все его вещи лежали неподалёку. Аккуратно сложенные, будто на полке в шкафу. Он не спеша оделся и сел, прижав колено к груди. Сидел и смотрел, как расступается тьма и сереет воздух.
Она неслышно присела возле него, опять появившись, словно из ниоткуда. В чистом сухом рубище, в платке до глаз.
Он не пошевелился, не повернул головы.
– Я хочу, чтобы ты знала. У меня нет никого. Я не хотел воевать. Считал, что это не моя война. Жена и дочь погибли под обломками рухнувшего дома примерно через год после начала боевых действий. А меня не было рядом. Я остался жив. Потому что меня не было с ними. У войны есть свои способы заставить взять в руки оружие. Больше не для чего было жить. Только смерть не хотела меня брать. В какой-то момент я перестал её искать: мне было всё равно, потому что внутри я давно покойник. Так я считал. Ты… изменила это. И не сегодня, раньше… Хочу, чтобы ты знала. Не буду ничего говорить и обещать. Слова – пустая порода. А ты и так всё знаешь. Без слов. Потому что умеешь читать в сердце.