Но тут пришла успокоительная мысль: зайдём в деревню, купим, что надо.
Ускорил шаг, а липы всё вели его влево, в сторону от Наташи. И он шёл, шёл по краю липовых насаждений минут сорок, — может быть, час. Наконец, лес кончился и он вышел на широкую просеку, по которой влево и вправо бежали металлические опоры высоковольтной линии. И тотчас к нему подбежал Атос, подал голос и устремился вверх по тропе, показывая направление. Там стояла и махала рукой Наташа.
Борис подошёл к ней. Она сидела на пне и штрихами чертила на карте контуры липовых насаждений. Посредине вывела карандашом: «Липы».
— И так весь лес? — Борис обвел рукой горизонт.
— Если бы только этот лес. Весь район нужно обойти, и ещё два-три района прилегающих.
— И всё ножками? — пытался шутить Качан.
— Всё ножками. Иначе не будешь знать, куда и когда, и в каком количестве вывозить ульи. Иначе — бедный взяток, бедное житьё — всё на милости у природы. А Иван Владимирович Мичурин советует не ждать от неё милостей.
Наташа склонилась над картой:
— Итак, вы шли по липовым угодьям?
— Липы тут разбросаны, по всему лесу встречаются, но я шёл там, где они растут кучно.
— Хороший массив. Отметим его на карте. И назовем «Качанский массив».
Жирным пунктиром Наташа изобразила рисунок, похожий на бутылку с широким горлом. И вывела: «Качанский массив».
Борис довольно улыбнулся. Сказал:
— С вами так в историю попадёшь.
— Начало удачное, — заметила Наташа. — Пойдёмте дальше.
И устремилась распаханным полем к противоположной стороне леса.
У края леса Наташа подошла к Борису, показала рукой на левую сторону и на правую; по левую, километрах в шести, в низине открывались дома большого села с белой церковью; по правую, если пройти километра четыре, лес обрывался, и дальше за холмом синела черта горизонта.
— Вы пойдёте вправо, обследуете вон ту часть леса, я спущусь вниз.
— Но мы потеряемся!
— Атос вам не даст заблудиться. А кроме того, этот массив невелик: на два-три километра углубитесь и там будет гора — зимой мы тут катаемся на лыжах. Там, на горе, назначаю вам свидание.
Взмахнула рукой и пустилась вниз, по направлению к селу.
— А что я должен делать? — крикнул Борис вдогонку Наташе.
— Как что? — остановилась девушка. — Вы разве ещё не уяснили свою задачу? Достаньте блокнот, помечайте в нём участки медоносов: липа, дикие фруктовые деревья, заросли малины, земляники.
— А ну как заблужусь?
— Смотрите на солнце — оно всходит на востоке. Идите прямо на солнце — на восток.
«Как всё у неё просто», — думал Качан, погружаясь в лес и отклоняясь в сторону, откуда лились ещё красные в эту раннюю пору лучи солнца. Они пронизывали крону деревьев, озаряя лес кроваво-красным блеском, золотя зеленую шубку молодняка-ельника, рассыпаясь светлым узорочьем по длинным листочкам иван-чая, мать-и-мачехи, ромашки лесной, в тонких стебельках малинника, в металлически-упругой листве черники и стелющейся на открытых взлобьях земляники.
Попадались Борису и грибы; огненные шапки подосиновиков, серебристо-серые подберезовики, плотные и чистые, словно умытые росой, белые. Борис не брал их, — полюбовавшись, шёл дальше.
Он теперь уже с большой уверенностью, словно опытный лесовод, определял деревья, далеко видел травы, цветы — помечал в блокноте границы медоносов. На ходу приходил и навык определять на глаз размеры, расстояния — заносить в масштабе на бумагу. На листе блокнота рождалась схема-карта леса, пунктирами, значками отмечались медоносы. Представлял, какая выйдет у неё потом карта и как нужна такая карта пчеловодам. Осознавал важность Наташиного дела, рождалась вера и в то, что, в конце концов, она напишет книгу «Медоносы Подмосковья», и эта книга по значению своему будет поважнее иной кандидатской, и даже докторской диссертации.
Поймал себя на мысли, что только сейчас, здесь, в лесу, в эту минуту по-серьёзному взглянул на соседку — оценил её дело, и образ жизни — всё-всё, чем она живёт и чем занимается. Невольно пришло сравнение с городскими девушками, с институтскими — особенно же с теми, кто когда-либо был ему близок, кем он увлекался, с кем даже хотел в своё время заключить союз.