— Хорошо, я — пожалуйста, но только, извините, не совсем понимаю, как это на одну волну.
— Вы многословны, не туда направляете энергию. Так, вот так… Смотрите туда. Начинаем.
Качан ухмыльнулся; через боль и страх, только что его обуявший, на мгновение вспыхнула улыбка неисправимого скептика. Сенс заметил её, и внутренние силы его дрогнули, он готов был отступиться, но собрался с духом.
Зашёл сзади, сильным взмахом вскинул над Борисом руки, распростер, словно крылья коршуна, стал едва заметными движениями «обминать» пространство над головой. «Обминал» неспешно, сосредоточиваясь сам и сосредоточивая Бориса, то есть фокусируя внимание пациента на процессе своих манипуляций, как бы сжимая в кулак и свою волю и волю больного, заставляя думать об одном, только об одном — об этом странном, ещё никогда невиданном и неслыханном лечении, которое должно вывести больного из состояния шока и охватившего его страха.
— Сидите тихо, дышите ровно. Глубже, ещё глубже. Вот так, так. И смотрите в небо. Устремляйтесь к свету, да, к свету — к солнцу. У вас стеноз, внезапный спазм сосудов, питающих сердце. Вам было очень плохо, и не случись я рядом, что бы тут произошло. Драма, трагедия, коллапс! Летальный исход. Теперь, слава Богу, всё позади, всё позади, я вижу биополе — свое и ваше: вот они соединились на кончиках пальцев, — пальцы искрят, — вы слышите? Вы должны слышать и видеть.
И, действительно, Борис у самой своей шеи услышал шорох, слабое потрескивание. Затем тепло, да, да, он явственно слышит тепло. Оно зарождается в голове, спускается к шее, плечам.
Скепсис, неверие вновь отступают. Может, и в самом деле!.. Мы ведь многого не знаем. Мозг, психика — чудеса природы! Тут для учёных целина, мир полон тайн.
Голос будто падает с неба:
— Вам уже лучше, — боль отступает, уходит, откатывается к ногам, и — в землю. Материя живёт, дышит, она переходит в новое состояние, уносит боль в землю, и там, в земле, электризует корни растений. Материя не исчезает, она всё время меняет форму существования.
«А это — примитив, отсебятина, — мелькает в сознании Качана. — Очевидно, он не знает, что я — физик, шаманство не пройдёт».
Голос экстрасенса крепнет, становится строже.
— Молодой человек! Сударь! Возьмите себя в руки!.. Биополе встревожено, срывается с волны — общей, нашей, той, что необходима. Вы должны мне помогать, верить, а вы думаете Бог знает что. Итак, смотрите в ту же точку, успокойтесь, дышите ровно — так, так, ровно, глубоко, и мыслью, всем строем чувств помогайте, помогайте… Вот, уже лучше. Ваш мозг и весь организм — биоэлектрическая станция, всё дело лишь в том, чтобы улавливать потоки электронов, наладить взаимодействие, управлять. Вы — физик, учёный, у вас молодой, чуткий и глубокий ум. Вы поймёте, вы всё поймёте и поможете. Так, так, уже лучше. Мои ладони — локаторы, пальцы искрят.
Борис при этих словах почувствовал волну тепла ясно ощутимой внутренней силы. Она возникла вдруг, прихлынула к голове, сердцу. Вот она разливается по всему телу. Он глубоко, почти конвульсивно вдохнул. Краем глаза следит за движением рук целителя, слышит его неровное, напряжённое дыхание. Кажется, он с большим усилием, частыми, мелкими движениями «сжимает», «уминает» над головой Бориса незримый круг, какой-то нимб, спускается вниз к шее, и тут, не прикасаясь к телу, что-то давит, мнет. И при этом дышит всё тяжелее.
Борис каждой клеткой своего организма слышит трудную работу Курнавина, и, желая ему помочь, старается быть послушным, дышит ровно и глубоко, неотрывно смотрит в избранную точку на небе. На мгновение ему кажется, он видит эту точку, мог бы в любое другое время отыскать её на небе.
— Вам уже лучше, спазм проходит, боли отступают.
Эти последние слова Николай Семёнович говорит тихо, в голосе слышится крайняя усталость. Он в последний раз ровно взмахнул рукой и затих.
Молча отошёл на полянку, медленно на неё опустился. И не смотрел на Бориса, — видно было, врачеватель устал, ему нужен отдых.
А Борис, забыв о своей болезни, с тревогой смотрел на него, не зная, как ему помочь и какие слова благодарности сказать. Он ещё не совсем понимал, помог ли ему экстрасенс и как велика эта помощь, но ясно видел, что человек этот, почти ему незнакомый, затратил уйму энергии, отвращая от него беду.
Курнавин был бледен, он платком вытирал пот с лица.
Поднял глаза на Бориса:
— Трудно даются мне сеансы. Возраст.
И он грустно, и как-то тепло, по-родственному улыбнулся.
— Вам, я надеюсь, полегчало.
— Да, да, — заторопился Борис. — Мне совсем хорошо. Болей как не бывало.