– Жаль, – сказал босс небрежно.
– Вам не жаль, – сказала Рези. – Жаль только мне. Мне жаль, что мне незачем жить. Все, что у меня было, это любовь к одному человеку, а этот человек меня не любит. Жизнь его так поизносила, что он не может больше любить. От него ничего не осталось, кроме любопытства и пары глаз. Я не могу сказать вам ничего забавного, – сказала Рези. – Но я могу показать вам кое-что интересное.
Рези как будто прикоснулась пальцами к губам. На самом деле она сунула в рот капсулу с цианистым калием.
– Я покажу вам женщину, которая умирает за любовь.
И Рези Нот тут же упала мертвой мне на руки.
Глава сороковая.
Снова свобода…
Я был арестован вместе со всеми, кто находился в доме. Меня освободили в течение часа, я думаю, благодаря вмешательству Моей Звездно-Полосатой Крестной. Место, где меня содержали в течение этого короткого времени, была контора без вывески в Эмпайр Стейт Билдинг. Агент спустил меня на лифте и вывел на улицу, возвратив в поток жизни. Не успел я сделать и пятидесяти шагов, как остановился.
Я оцепенел.
Я оцепенел не от чувства вины. Я приучил себя никогда не испытывать чувства вины.
Я оцепенел не от страшного чувства потери. Я приучил себя ничего страстно не желать.
Я оцепенел не от ненависти к смерти. Я приучил себя рассматривать смерть как друга.
Я оцепенел не от разрывающего сердце возмущения несправедливостью. Я приучил себя к тому, что ожидать справедливых наград и наказаний так же бесполезно, как искать жемчужину в навозе.
Я оцепенел не от того, что я так не любим. Я приучил себя обходиться без любви.
Я оцепенел не от того, что Господь так жесток ко мне. Я приучил себя никогда ничего от Него не ждать.
Я оцепенел от того, что у меня не было никакой причины двигаться ни в каком направлении. То, что заставляло меня идти сквозь все эти мертвые бессмысленные годы, было любопытство.
Теперь даже оно угасло.
Как долго я стоял в оцепенении – не знаю. Чтобы я вновь начал двигаться, надо было, чтобы кто-то другой придумал для этого причину.
И этот кто-то нашелся. Полицейский на улице наблюдал за мной некоторое время, затем подошел и спросил:
– У вас все в порядке?
– Да, – сказал я.
– Вы стоите здесь уже давно.
– Знаю.
– Вы ждете кого-нибудь?
– Нет.
– Тогда лучше идите.
– Да, сэр.
И я пошел.
Глава сорок первая.
Химикалии…
От Эмпайр Стейт Билдинг я пошел к центру. Я шел пешком в Гринвич Вилледж, туда, где некогда был мой дом, наш с Рези и Крафтом дом.
Всю дорогу я курил сигареты и стал воображать себя светлячком.
Я встречал много других таких же светлячков. Иногда я первым подавал им приветственный красный сигнал, иногда они. Я все дальше и дальше уходил от подобного морскому прибою рокота и северного сияния огней сердца города.
Время было позднее. Теперь я ловил сигналы светлячков-сотоварищей, захваченных в ловушки верхних этажей.
Где-то, как наемный плакальщик, выла сирена.
Когда я наконец подошел к зданию, к своему дому, все окна были темны, кроме одного – окна в квартире молодого доктора Абрахама Эпштейна.
Он тоже был светлячком. Он просигналил, и я просигналил в ответ.
Где-то завели мотоцикл, будто разорвалась хлопушка.
Черная кошка перебежала мне дорогу перед входной дверью.
В парадном тоже было темно. Выключатель был испорчен. Я зажег спичку и увидел, что все почтовые ящики взломаны.
В темноте в неверном свете спички погнутые и пробитые дверцы почтовых ящиков напоминали двери тюремных камер в каком-то сожженном городе. Моя спичка привлекла внимание дежурного полицейского. Он был молодой и унылый.
– Что вы тут делаете? – спросил он.
– Я здесь живу, это мой дом.
– У вас есть документы?
Я показал ему какой-то документ и сказал, что живу в мансарде.
– Так это из-за вас все эти неприятности? – Он не упрекал меня, ему было просто интересно.
– Если хотите.
– Удивляюсь, что вы вернулись сюда.
– Я скоро снова уйду.
– Я не могу приказать вам уйти. Я просто удивляюсь, что вы вернулись.
– Я могу подняться к себе?
– Это ваш дом. Никто не может вам запретить.
– Благодарю вас.
– Не благодарите меня. У нас свободная страна, и все одинаково находятся под защитой. – Он сказал это доброжелательно. Он давал мне урок гражданского права.
– Вот так и нужно управлять страной, – сказал я.
– Не знаю, смеетесь ли вы надо мной или нет, но это правда, – сказал полицейский.
– Я не смеюсь над вами, клянусь, что нет. – Мое клятвенное уверение удовлетворило его.
– Мой отец был убит на Иводзима 13.
– Сочувствую.
– Полагаю, что там погибли хорошие люди и с той, и с другой стороны.
– Думаю, что правда.
– Думаете, будет еще одна? – Что – еще одна?
– Еще одна война.
– Да, – сказал я.
– Я тоже так думаю, – сказал он. – Разве это не ад?
– Вы нашли верное слово, – сказал я.
– Что может сделать один человек?
– Каждый делает какую-то малость, – сказал я. – Вот и все.
Он тяжело вздохнул.
– И все это складывается. Люди не понимают. – Он покачал головой. – Что люди должны делать?
– Подчиняться законам, – сказал я.
– Они не хотят даже и этого делать, половина, во всяком случае. Я такое вижу, люди такое мне рассказывают. Иногда я просто падаю духом.
– Это с каждым бывает, – сказал я.
– Я думаю, это частично от химии, – сказал он.
– Что – это?
– Плохое настроение. Разве не обнаружено, что это часто бывает из-за химических препаратов?
– Не знаю.
– Я об этом читал. Это одно из открытий.
– Очень интересно.
– Человеку дают какие-то химикалии, и он сходит с ума. Вот над чем они работают. Может быть, все из-за химии.
– Вполне возможно.
– Может быть, это разные химикалии, которые люди едят в разных странах, заставляют их в разное время действовать по-разному.
– Я никогда раньше об этом не думал, – сказал я.
– Иначе почему люди так меняются? Мой брат был там, в Японии, и говорит, что японцы – приятнейшие люди, каких он когда-либо встречал, а ведь это японцы убили нашего отца! Вдумайтесь в это.
– Ладно.
– Это точно химикалии, верно ведь?
– Наверное, вы правы.
– Я уверен. Подумайте об этом хорошенько.
– Ладно.
– Я все время думаю о химикалиях. Иногда мне кажется, что мне снова надо пойти в школу и выяснить досконально все, что открыли насчет химикалиев.
– Думаю, вам так и надо поступить.
– Может быть, когда о химикалиях узнают еще больше – не будет ни полицейских, ни войн, ни сумасшедших домов, ни разводов, ни малолетних преступников, ни пьяниц, ни падших женщин, ничего такого.
– Это было бы прекрасно, – сказал я.
– Я думаю, это возможно.
– Я вам верю.
– На этом пути сейчас нет ничего невозможного, надо только работать – найти деньги, найти самых способных людей, создать четкую программу – и работать.
– Я – за, – сказал я.
– Посмотрите, как некоторые женщины просто сходят с ума каждый месяц. Выделяются какие-то химические вещества, и женщина уже не может вести себя иначе. Иногда после родов начинает выделяться какое-то химическое вещество, и женщина даже может убить ребенка. Это случилось в одном из соседних домов как раз на прошлой неделе.
– Какой ужас, – сказал я. – Я и не слышал.
– Самое противоестественное, что может сделать женщина, это убить собственного ребенка, но она это сделала. Какая-то химия в крови заставила ее поступить так, хотя она вовсе этого не хотела.
– Гм… гм, – сказал я.
– Хотите знать, что случилось с миром, – сказал он. – Химия – вот в чем собака зарыта.
13
Иводзима – принадлежащий Японии остров в Восточно-Китайском море. В ходе второй мировой войны в 1945 году американцы высадили на остров десант и овладели им.