Затем прошла в комнату, плотно притворив за собой дверь лоджии и задернув серые тяжелые шторы. Включила электрический чайник, достала из морозилки брикет замороженной облепихи. Подошла к окну. Заметила, как из подъезда вышли соседи – мужчина и его сын с транспарантом «Бессмертного полка». Отец нес самостоятельно изготовленную табличку с портретом их деда, мальчик гордо вышагивал рядом. Проводив их взглядом до угла соседнего дома, она вытащила из кармана халата мобильный телефон, разблокировала экран, нашла номер в записной книжке, помеченный «Мама».
– Ну вот, опять не берет трубку, что за человек! – Она с досадой выключила телефон.
Мила звонила матери редко, а приезжала еще реже. Это была, с одной стороны, ее боль, а с другой – внутренняя победа над самой собой и своей прошлой зависимостью от матери. Теперь она набирала и набирала номер, который весь день не отвечал. Несмотря на тяжелые взаимоотношения и непонимание, она всегда поздравляла мать именно с этим праздником. Мать пережила в детстве блокаду и эвакуацию, потеряла на войне отца, была женой ветерана войны. День Победы был главным днем в их семье. Они его всегда отмечали и, пока был жив отец, обязательно все вместе выходили в этот день в город, пели песни, встречались с однополчанами отца. Мила запомнила эти дни как нечто светлое, важное, как напоминание: они все живы благодаря этим людям. Ее удивляло, что ни отец, ни мать никогда не говорили о самой войне и не рассказывали, что им пришлось пережить. Ну, мать, понятно, сама маленькая была, а вот отец, сколько Мила ни просила, так ничего и не рассказал, всегда лишь, если что-то случалось, говорил:
– Ничего, дочка, все пройдет, главное, чтобы не было войны, а с остальным справишься.
Мила – единственная дочь. Мать родила ее почти в сорок лет.
В детстве она жила с мамой и папой в большой, красивой четырехкомнатной квартире в центре ее любимого города Ленинграда. Милу баловали. Она была как маленькая куколка. Белокурая, блондинка от природы, с длинными волнистыми волосами, которыми очень гордились и родители, и она сама. Папа занимал хорошую должность на заводе, был уважаемым человеком, мама работала костюмером в известном театре. Новенькие платья, банты в тон, туфельки, югославские костюмчики, драповые пальто – все самое модное, конечно, если мама костюмер. Как иначе?
Раннее детство Мила помнила плохо, наверное, потому что все было хорошо. А потом… что-то случилось. Она так и не узнала подробностей, но отец начал пить, родители сильно ругались, особенно мать, – она не переносила пьянства, считала это слабостью, проявлением безволия и позором для семьи. Потом отец сильно и долго болел. Мать была все время на работе, а Мила за ним ухаживала. В четырнадцать ей хотелось гулять и играть с подругами, а она с отцом, как сиделка. Мать возвращалась с работы всегда недовольная Милой. Ей не нравился беспорядок в доме, она ругалась, что дочь плохо накормила отца, не дала все лекарства. Постоянно воспитывала.
Мила забыла, когда мама улыбалась, забыла, как вообще выглядит ее улыбка.
Казалось, эта женщина ее не любит, да и вообще никого не любит, специально бросая их одних, уходя на работу, чтобы наказать Милу вынужденным общением с этим человеком, который был не ее добрым и умным отцом, а кем-то совсем другим – чужим, далеким и отстраненным.
Однажды Мила не выдержала и убежала к подругам на вечеринку. Вернулась поздно. Отец где-то сумел раздобыть спиртное, напился, ему стало плохо, в квартире творилось что-то невообразимое, и посреди всего этого лежал человек, который когда-то был ее отцом. Мать тогда сильно задержалась в театре, пришла посреди ночи. Почти не ругалась и не орала, напротив, говорила тихо и действовала решительно. Разбудила спящую дочь и, указывая на отца, лежащего в непотребном виде на полу по ее вине, сказала, что Мила безответственная и ее следует так наказать, чтобы она понимала, что такое потерять лицо. Потом молча прошла на кухню, вытащила из ящика большие портновские ножницы, пересекла комнату, переступив через лежащего на полу мужа, решительно подошла к дочери и стала срезать длинные белокурые волосы. Срезала грубо, клоками. Мила стояла, боясь пошевелиться, словно если чуть сдвинется с места, мать так же молча и хладнокровно расправится с ней самой, а не только с волосами.