— Да, Вы правы, но...
— Но о главном я тебе скажу. Я не солгал, когда говорил о мужестве и улыбках. Да, под конец я отметил у обоих учащенное сердцебиение, но и только. Думаю, причина в том, что они умирали за самое важное дело в своей жизни. И еще в том, что умирали вместе. Милош, ты ведь знаешь, перед казнью часто исполняют последнее желание осужденных. Они пожелали обнять друг друга в последний раз. Думаю... Думаю, легче уходить, когда чувствуешь поддержку лучшего друга, а они, несомненно, были лучшими друзьями. Я даже... Милош, я взял на себя смелость и убедил могильщиков, что бунтовщики не стоят лишних усилий. Их похоронили в одной могиле. Я лично завернул их в один саван. Я ведь не ошибся?
— Не ошиблись, Джон, — Милош сумел ответить ровным тоном. — Семнадцать лет они были любовниками и даже гораздо больше, чем любовниками.
— Вот оно что, — врач улыбнулся светло и печально. — То-то мне так тепло стало рядом с ними на помосте... И... Я вроде бы не склонен к сентиментальности, но перед тем, как покинуть Дерри, я принес цветы на могилу. Охапку белой сирени... А теперь о третьем. Ты все верно сказал, юноша. Он просто... исчез. Мы нашли только одежду на полу. Маг утверждал, что нежить не могла вырваться на волю, но тогда что с ним стало? Все они глазам своим не верили, а я... Видишь ли, когда я помогал вынимать тела из петель, я заметил в светлых волосах кожаный шнурок. Тот самый, что видел на лбу третьего. Я никому не сообщил о нем и оставил себе. Как напоминание о дне, когда я повстречал этих удивительных людей.
— Этот шнурок остался в Иггдрисе? — губы плохо слушались, но все-таки фён справился и сказал.
— Нет, — медленно проговорил врач. Его руки вмиг похолодели. Одной он по-прежнему держал кисть своего собеседника, а второй порылся во внутреннем кармане и достал оттуда маленький бархатный мешочек. Развязал его и протянул юноше узкую кожаную полоску. Милош взял ее...
… и море хлынуло из глаз. Море было повсюду, море затопило душу и стало сутью мира, а чайки плакали пронзительно и надрывно, а ветер трепал черные локоны молодого лекаря и светлые с проседью пряди судового врача.
— Мальчик мой, — Джон крепко прижимал к себе юношу, гладил дрожащие плечи и шептал ничего не значащую ерунду, ведь все равно в такие минуты ничто не имеет значения.
— Джон, как много Вы сделали, — наконец, вымолвил сквозь всхлипывания Милош. — Если бы Вы только знали, как много Вы сделали.
— Это они много сделали, — покачал головой О’Рейли. — Смею надеяться, что в тот день я получил от них маленький кусочек мужества. Ты видишь, я подчиняюсь приказам капитана и соблюдаю правила приличия с нашим лордиком. Но я стараюсь как можно меньше кланяться без повода и позволяю себе роскошь честности. Не всегда, но намного чаще, чем до встречи с ними.
— Вижу и восхищаюсь, — улыбнулся сквозь слезы фён. — Откровенность за откровенность. Те двое были моими учителями, наставниками, старшими друзьями. А третий... Рашид был моим дедушкой.
Юноша повязал на лоб шнурок, прихватывая вечно лезущие в глаза локоны, легко вскочил на ноги и подал руку немолодому врачу. Они, не сговариваясь, спустились к морю и встретили долетевшую до колен волну. Солнце давно закатилось за горизонт, и высокий звездный купол простерся над головами лекарей. Чайки все еще плакали, но сердце Милоша билось счастливо и спокойно.
====== Глава 8. Саид. Оттепель ======
Строчки немилосердно расплывались перед глазами. Зося тряхнула головой, прогоняя туман. Всего три письма осталось. Под боком шевельнулось сонное и теплое. Командир перевела взгляд с бумаги на сына, который читал рядом с ней и задремал тут же, уткнувшись носом в пожелтевшие листы. Черные кудряшки забавно обрамляли чистое молодое лицо, и женщина поневоле вспомнила, что совсем недавно этот юноша был маленьким свертком, сопевшим у нее на руках. Тогда под его глазами еще не залегали глубокие тени, а сейчас... Даже выносливый лучник порядком вымотался за две недели, проведенные в заснеженных лесах неподалеку от четырех деревень, где сочувствовали фёнам.
Как и опасался в свое время Раджи, приятель барона Баумгартена Теодор все-таки начал наступление на авторитет подпольной армии. И начал, разумеется, не с поисков отряда Мариуша, который действовал на территории его владений, а с крестьян. Две недели его вооруженные люди были на постое в деревнях, и ни сами жители, ни бойцы понятия не имели, чем закончится эта акция устрашения. На тот крайний случай, если пришлось бы давать открытый бой, Мариуш запросил подкрепление у командира, и Арджуна отправился к нему на выручку со своими лучшими лучниками. По счастью, крестьяне отделались привычным хамством господ, дурной показательной поркой двоих мужиков, которые, кстати, фёнам не доверяли, и бессмысленными обысками.
Зося подозревала, что сына утомил не столько холод — а морозы ударили крепкие, трескучие, редкие даже для предгорий Грюнланда, — сколько безнаказанность вояк Теодора. Умом тень понимал, что всех они не спасут, и порка — не самый плохой исход, но пылкому Саиду гораздо тяжелее давалось это осознание, чем спокойному Али и рассудительному Милошу.
Командира же тревожила прежде всего перспектива потерять с таким трудом завоеванное доверие жителей. А сейчас перед ней и вовсе был нелегкий выбор.
Компрометирующие письма барона Баумгартена они с Раджи добывали с расчетом на будущее. Ценная вещь, негоже расходовать по пустякам. Они ждали подходящего момента, сначала вдвоем, а после — она одна. И вот дождалась. Аж сразу двух поводов. И который важнее? Выдвигать требования сразу по двум направлениям Зося посчитала слишком опасным, посоветовалась с товарищами, и те согласились.
Итак, вариант первый: барон Баумгартен мог бы поставлять им сведения о планах Теодора, предупреждать о визитах в деревни и, не исключено, даже оказывать влияние на своего приятеля в пользу фёнов. И вроде бы выглядело это требование симпатично, но оно означало, что придется сдать себя Фридриху с потрохами. Сам он еще летом не верил в опасность и даже вообще в самый факт существования подпольной армии. Вряд ли что-то изменилось с тех пор.
Вариант второй: судя по слухам, которые доставили Детям их доверенные лица в Йотунштадте, в последнее время в ордене Милосердного Пламени внезапно наметились милосердные тенденции. Весной служители съезжались на всеобщий собор, а у Фридриха среди них имелись один родственник и один друг детства. Следовательно, он мог бы повлиять на обоих и, опять же, поставлять фёнам какие-то закрытые сведения. Результат непредсказуем, эффективность сомнительна, но... То было действие на уровне всей страны, а не кусочка приграничного княжества, и раскрывать свое подлинное имя вовсе не обязательно.
Утром Зося планировала обсудить с товарищами оба варианта и послать гонцов с запросами в два других отряда. А на сон грядущий она взялась перечитать собственно компрометирующие письма, чтобы лучше представить себе барона и его реакцию на каждое из требований.
Под видом ромалийской аристократки Лючии Зося две недели прожила в замке Фридриха, ежедневно общалась с ним, его женой Амалией и дочерью Камиллой, а в последние дни — и с сыном Георгом. Но запомнила она постыдно мало для подпольщицы с более чем двадцатилетним стажем. Вернее... Она запомнила Раджи, который жил там же и, назвавшись лекарем Ибрахимом, действительно на совесть лечил барона.
Встречи за столом, прогулки по саду, беседы вечерами у камина — и все на глазах у других, все сплошь притворство, редкие взгляды, случайные касания. Объятия и поцелуи урывками, наспех, между мужем и женой — будто украденные. Мягкий шелк черных локонов, в единственном глазу цвета гречишного меда столько нежности, что хватило бы на целое княжество, юношеская дерзость прикосновений, мужская надежная сила его рук... Рук, остывших много месяцев назад.
Вдова помнила Раджи. А командир подпольной армии «Фён» обязана была помнить барона Баумгартена. Не вышло, так что ж — восстановит впечатления по письмам.
— Мама! — сиплый спросонья голос Саида оторвал ее от очередного романтического пассажа.