Поэтому они не ограничились тем, что спровадили Вивьен вместе с Арджуной. Артур, который собирался отвечать на выставке за двоих, за себя и юную коллегу, придумал веревочный механизм, позволявший в считанные мгновения собрать все восемь картин в одну стопку. Мало ли, какой контрреволюционный смысл увидят в них чиновники? А так проще будет вырвать искусство из липких бюрократических лап.
На выставке было празднично и людно. Вдоль не занятых картинами стен тянулись длинные столы, на которых стояли нарядные букеты, резные подносы с булочками и кувшины, наполненные ароматными напитками. Марлен, как всегда, приветствовала зрителей журчанием арфы, только мелодия сегодня выходила сдержанной и печальной.
Гости рассматривали на почтительном расстоянии «Мельничный триптих» Артура. Догадывались, что центральное полотно художник написал под впечатлением от полета на воздушном шаре, который закончился трагедией. Ослепительно яркие, сочные краски, нанесенные свободными мазками, звали за собой в это вечное сочетание зелени, золота и синевы, а кокетливые маленькие мельницы, разбросанные посреди летнего простора, делали пейзаж родным и уютным. На левой картине, нарисованной в таинственных сине-лиловых тонах, прелестная белокурая русалка сидела на неподвижной нории и била хвостом по воде, поднимая в воздух брызги-звездочки. На правой картине изображался будничный труд мельника, и теплая охра, спокойный свет, мягкие линии звали подойти поближе, вглядеться — и увидеть, как жернова перемалывают фрагменты человеческих тел.
Работы Вивьен вызывали в зрителях бурные чувства. Одни отшатывались в ужасе, другие вздыхали с восхищением, третьи сосредоточенно изучали творения юной художницы. По меткому выражению Арджуны, Вивьен действительно разбирала мир на кусочки и собирала обратно. Правда, порой в совершенно диких, немыслимых сочетаниях. Внешне ее техника была проще и примитивнее, чем отточенное за десятки лет мастерство Артура, но почему-то картины приковывали взгляд, врезались в мысли тонкими отравленными стилетами. Особенно последняя: прекрасный белый лебедь, которого сначала, кажется, разрезали на кусочки, а после сшили грубыми нитками, кое-где заменив куски живой плоти деревом и сталью. С пушистых перьев птицы слетали темные густые капли и крупные снежные хлопья.
— Высокое начальство пожаловало, — шепнул Али любовнику. Марчелло незаметно стиснул его локоть, мол, я готов.
Они уже знали об аресте Саида, знали, что Герда с детьми бежала из города. Зося пока что осталась. Во-первых, ее позвали принимать сложные роды, во-вторых, ночью планировали вскрыть арсенал.
— Ай-яй-яй, — сокрушенно покачал головой председатель малого Совета. Он в сопровождении свиты из шести человек направился прямиком к полотнам Вивьен. В кучке приближенных затесался член комитета по делам семьи, непосредственный подчиненный Марлен, который жарко дышал ей в затылок.
Переливчатые звуки арфы по-прежнему наполняли зал. Только Али и Марчелло заметили, что Марлен не касается одной струны. Артур пребывал в своем привычном отрешенном состоянии. Он стоял, сутуло облокотившись о стену, где как раз находился рычаг веревочного механизма.
— Ай-яй-яй, — повторил председатель и воззрился на лебедя. Обернулся к зрителям и, небрежно тыча пальцем в сторону картины, воскликнул: — Вот! Вот вам результат искалеченной души несчастного ребенка. Я не хотел, конечно, верить, но бдительные товарищи оказались правы. Мрак! Мрак, извращение и болезнь!
— Выбирай выражения, т-т-товарищ, — презрительно выделяя последнее слово, отозвался Марчелло. — Если художница отсутствует на выставке, это еще не повод поливать ее работы грязью.
— Так это ж не грязь, дорогой товарищ Марчелло! Это не грязь! Я просто глубоко сожалею, что мы вовремя не распознали опасность...
— Тебя пугают птицы? — ехидно полюбопытствовал Али.
— Брось ерничать, — председатель даже не посмотрел в сторону обоих собеседников. Он обращался к зрителям. — Товарищи! На заре нашей народной Республики мы неизбежно делали ошибки. Что-то упускали, чего-то не понимали... И мы не понимали, к чему может привести воспитание маленькой несчастной девочки двумя мужчинами, которые состоят в таком союзе.
— Прекрати представление.
— Представление?
По знаку председателя в зал вошел вооруженный отряд чекистов.
— Это не представление, — с самой скорбной миной ответил председатель. — Это арест. Али и Марчелло, вы арестованы за издевательское обращение со своей приемной дочерью, за то, что вы развратили беззащитную душу ребенка своим противным природе союзом! Мы поздно спохватились. Бедняжка Вивьен выглядела как благополучная, положительная девочка, но, увы, оказалась яркой, неординарной личностью с извращенным взглядом на мир...
Али и Марчелло молча слушали эту ахинею. Они ждали, когда же в соседнем зале заскрипит служебная тележка.
— Мы изымаем эти картины из фонда дворца культуры, поскольку на суде они будут вещественным доказательством. Выражаю искреннюю надежду на то, что, когда найдем Вивьен, мы отдадим ее в добрые руки, вылечим, и к бедняжке вернется душевный покой.
— Вас не смущает то, что Вивьен — совершеннолетняя? — спросил Марчелло, просто чтобы потянуть время.
— Решение о совершеннолетии принимала товарищ Марлен, которую мы собираемся снять с должности ввиду невыполнения ею своих обязанностей. В их числе — вопиющий недосмотр за ребенком, выросшим у нее на глазах!
— Какой кошмар, — трагически закатил глаза Али и сложил за спиной пальцы в условный знак.
Картины Вивьен и Артура с грохотом сложились в одну стопку. Служебная дверь отворилась, пропуская тележку. Марчелло рявкнул:
— Вон! Все вон!
Народ, сообразив, что сейчас будут стрелять, ломанул прочь из зала.
— Оружие на пол, прирежу ко всем ебеням! — заорала Марлен. Во всеобщей неразберихе она выдернула из арфы ослабленную струну и накинула на шеи двоих чекистов.
— Артур, уходи, — коротко велел Али и вместе с Марчелло бросился подбирать пистолеты.
Они успели вырубить четверых чекистов, когда из коридора грянул выстрел. Марлен невольно выпустила из рук струну. По правому плечу ее потекла кровь.
— Марлен, беги!!! — приказал Марчелло и пальнул в того, кто ранил арфистку.
Любовники понимали, что сами уйти не сумеют. Оставалось держаться как можно дольше, чтобы прикрыть отступление друзей.
На кухонном столе в деревенском доме почти не тронутыми стояли миски с завтраком. Ребенку и двум взрослым было явно не до него.
— Вам обязательно оставаться? — обреченно спросил Шамиль, заглядывая по очереди в глаза обоих родителей. Знал, что ответят.
— Обязательно, птах, — Милош опустил руку на плечо сына, успокаивая его и ободряя. — Да, мы чувствуем, что над всеми нами, стариками, повисла угроза. Но завтра на полях будут не только чиновники. Завтра там будут студенты, молодые ученые, крестьяне. Однажды мы уйдем, нам просто физически не позволят жить в Республике. Но другие-то останутся. Им надо жить, выращивать хлеб, кормить себя и всю страну, растить детей. Именно для них, для тех, кто остается, мы и будем завтра говорить. А не для чиновничьих плоских лиц.
— Милый, поверь мне, человек живуч, — улыбнулась Камилла и любовно коснулась ладонью кудрей своего ребенка. — Я еще помню, как на мою семью работали крепостные крестьяне, как юлила и пресмыкалась перед моими родителями дворня. Но даже сквозь неподъемные камни крепостничества пробивались упорные росточки, такие, как Герда. Да и Марлен... Шамиль, неравенство калечит не только слугу, но и хозяина. А у Марлен хватило сил вырваться из своей золоченой клетки. Что уж говорить о нынешних временах!
— Кое-кто как всегда скромно забыл себя, — Милош восхищенно поцеловал жену, и все маленькое семейство сплелось в тугой, надежный узелок.
Из-за двери донесся деликатный голос Ансельма:
— Нам пора.
Жрец увозил мальчика в подпольный лагерь, а его родители оставались.