Горьковатый свежий запах хвои мешался с привкусом соленого счастья на губах. Ганс и в самом деле был счастлив. А слезы — всего лишь ветер.
Первый командир Фёна и его помощник погибли далеко-далеко, за горами, равнинами и проливом. Чужие руки вынимали их из петель. Равнодушные пальцы посмели коснуться светлых искрящихся прядей и густых темных с проседью волос. Почему-то эти мысли до сих пор не давали Гансу покоя.
А сейчас все просто чудесно! Он сам, своими руками, загрубевшими от плотницкой работы, заботливо отмыл смуглую кожу, и прозрачные воды реки вспенились алым. Сплел в косу черные шелковые локоны, чтобы они не растрепались в пути. То и дело мягко придерживал удивительно легкое для мужчины тело, если лошадь спотыкалась. И старался не думать о том, как он посмотрит в глаза его жене и детям.
Они условились встретиться в Блюменштадте и вместе отправиться домой. Раджи должен был вернуться из отряда Мариуша, а Ганс — из поездки к возможным сторонникам в соседнем княжестве.
Встретились же намного раньше.
На одной из полузаброшенных лесных дорог Ганс наткнулся на шесть трупов. Двое рыцарят из не слишком важных, но достаточно борзых семей. Трое — видно, их приятели или собутыльники. И последний — Раджи.
Оставалось лишь гадать, что же произошло. Судя по следам от колес здесь проезжали крестьяне. С чего вдруг на их телегу позарились эти молодчики — кто теперь разберет? Вряд ли по пьяни, иначе командир справился бы с ними, не получив и царапины. Может, приглянулись девушки или еще какая блажь взбрела в голову. Но деревенские тут были наверняка. Вилы превращались в руках Раджи в оружие пострашнее пики, и как раз двоих он уложил именно так. Одного зарезал. Из глазницы белобрысого рыцаря торчал нож. А вот другого саориец достал уже ценой собственной жизни.
Сорок два года. Кахалу, их незабвенному первому командиру, было сорок три.
— Да что вы, как сговорились, проклятые! — в сердцах выкрикнул Ганс и бросил злой взгляд на безмятежное мертвое лицо.
Молоденький саориец, тоненький, на вид совсем еще ребенок, прошел самое жестокое испытание, прежде чем попасть в Фён. Но его полудетское личико выглядит безмятежным и непривычно мягким. В первые дни бойцы отряда, грубоватые дикие парни, просто не знают, как реагировать на его покладистый, уступчивый характер.
В первой же драке в медовых глазах мелькает холодная змеиная жестокость.
После первого серьезного ранения, которое лечит Раджи, ребята понимают, что лучше бы слушаться лекаря беспрекословно.
Первую потерю он обеспечивает собственной рукой, когда по приказу Кахала добивает смертельно раненого товарища. На следующую ночь после похорон Ганс перебирается на лежанку к стонущему во сне Раджи и не отпускает его до утра.
Бойцы догадываются, откуда румянец на круглых щечках Зоси и туман в медовых глазах Раджи, гораздо раньше них самих. Они — первая пара, которая образовалась в отряде.
Первая семья. Первые дети фёнов.
И второй командир. Раджи никогда не говорил об этом, но Ганс чувствовал. Видел, с какой тоской тот порой вглядывался и вслушивался в ночь, будто еще надеялся услышать родной злой смех того, первого.
Ганс старался не думать о том, как посмотрит в глаза Зосе, Милошу, Али, Саиду и что им скажет. И в общем-то правильно делал, потому что подготовиться к такому все равно невозможно.
А горы всегда готовы отразить, сто крат умножая, вдовий вой — и безысходное молчание сирот.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле...
Булат Окуджава
Комментарий к Глава 3. Оно того стоило Музыкальная тема главы и музыкальная тема Раджи — «Песня кавалергарда» из фильма «Звезда пленительного счастья» http://pleer.com/tracks/3573357MubG.
Стихи Lila of Wonders, посвященные Раджи:
Во мраке ночном,
Под тысячей звезд
Увижу я вновь
Страну томных грез.
Серебряным светом
Светит луна,
Леса озаряя –
Она нам верна.
Танцует и пляшет
Пред нами огонь,
И образ твой тонок...
О, песня, ты пой!
Тобой любоваться
Я мог бы часами,
А блики на коже
Твоей точно пламя,
Движенья тягучи,
Соблазен твой лик.
О, подари мне
Свой взгляд лишь на миг!
Изящен твой танец,
Полет мотылька,
И вместе с тобой моя
Навеки душа.
Во мраке ночном,
Под тысячей звезд
Мизмара мелодию
Ветер принес.
====== Глава 4. Вольные ветры ======
Он был со мной еще совсем недавно,
Такой влюбленный, ласковый и мой,
Но это было белою зимой,
Теперь весна, и грусть весны отравна.
Анна Ахматова
У подножия Черных Холмов в заброшенном во время войны и с тех пор позабытом охотничьем домике, который нынче разросся до размеров особняка нищих, находился приют. Его создали не жрецы ордена Милосердного Пламени и не сердобольные аристократы, а члены полуподпольной организации «Дети ветра». В деревнях они лечили и учили, здесь же они пытались дать хоть кусочек счастья тем, у кого не было ни семьи, ни гроша за душой. Одни ребята, привыкшие бродяжничать, сбегали, другие вырастали и уходили во взрослую самостоятельную жизнь. Иные оставались, чтобы самим стать воспитателями и учителями. Бывший воспитанник Мариуш возглавил отряд армии «Фён». А сами фёны постоянно присматривали за приютом и старались по мере сил если не избавить товарищей от бремени податей, то хотя бы оградить от самых страшных напастей вроде грабителей и работорговцев — охотников за детьми.
В последние годы главным воспитателем приюта был уже совсем седой, но по-прежнему крепкий и надежный плотник Богдан — отец Зоси. Когда ему принесли весточку о том, что его старший внук Милош отправляется в экспедицию, он тяжело вздохнул, поручил своим помощникам приглядывать за детьми и всем их нехитрым хозяйством и засобирался в лагерь фёнов, чтобы проводить юношу в дорогу.
А вышло, что провожать-то пришлось зятя. В последний путь.
Высокий могучий старик долго переминался с ноги на ногу и никак не решался войти в пещеру, где у тела командира армии сидели его жена и дети. Зеленые глаза плотника влажно сверкали, и слезы медленно стекали по щекам, то и дело застревая в морщинках. Он плакал и плакал, тихо, без надрыва, просто само собой так получалось. И вспоминал.
Когда Богдан впервые понял, что между его ненаглядной единственной дочей и тонким парнишкой с грузом сомнительного прошлого на совсем еще молодых плечах зарождается любовь, он чуть разум не потерял. Зосю ударил по лицу, а после едва не подрался с Раджи. Годы шли, подрастали внуки. А Богдан полюбил командира Фёна как родного сына. Не всегда понимал его, порой не соглашался с ним и даже возмущался его поступками, но был благодарен — за то, что тот помогал с приютом, возвращал им часть податей, которые бойцы отбирали у чиновников и жрецов, за то, что вправлял ребятам вывихнутые плечи и спасал от болей его стариковскую спину. За внуков и счастливые глаза дочери.
Эх, стой не стой, а идти-то надо.
Полумрак холодной пещеры разгоняло неровное пугливое пламя свечей. В воздухе витали ароматы полыни и вербены. На тонкой подстилке лежал бездыханный командир, а его вдова ласково гладила застывшие руки. Нежная улыбка озаряла ее лицо, и сухие зеленые глаза глядели мягко, спокойно. А Богдан не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. По плечам еще молодой женщины рассыпались совершенно белые волосы.
Милош частым гребнем осторожно расчесывал локоны своего отца. Двойняшки сидели позади матери, видно, готовые по первому слову исполнить любое ее повеление.
А в ногах тела чуть сутулый, но очень красивый седой мужчина вычерчивал на полу какие-то знаки. Травник фёнов и низший чародей Шалом.
— Все, что мог, я сделал, — сказал он, и Богдан невольно вздрогнул. Сколько лет уж знакомы, а он каждый раз как заново привыкал к этому шелестящему голосу, который принадлежал, казалось, духу или демону, но не человеку. — До утра он останется таким же прекрасным, но на рассвете мы должны его похоронить. Ева, решай, где быть его могиле.