Каждая из них в своё время проходила через эту позорную инициацию. К каждой из них в приступе «напряжённого устремления вверх» вваливался страшный хозяин и требовал исполнения «высшего закона», придуманного им, глиняным «богом», если она не хочет претерпеть наказания за его нарушение и провести ночь в жутком подвале без постели и еды, развлекая скучающих пауков. Те, кто были чрезмерно чувствительны и строптивы, или убегали сами, или их отправляли в более немилосердные места. Неожиданно она обернула к Рудольфу залитое слезами и напряжённое от ужаса лицо, и он увидел Нэю! В этот миг стена с треском свалилась, вызвав визг и скрежет непонятно кого. Бормочущий вихрь стал закручивать в себя пространство вокруг, образуя чёрный столб, рвущийся за пределы атмосферы с последующим её поглощением. Дышать стало нечем, на груди же самого Рудольфа сидела худая девка с лицом, который он не мог рассмотреть, но определённо её знал, и целила ножом в сердце, растягивая большой рот в фирменной ухмылке Чапоса…
С падающим сердцебиением Рудольф очнулся у себя в мансарде. Внизу за розовеющей и сизой пеной густых крон деревьев лесопарка рабочие меняли дорожное покрытие Главного шоссе, дымя и грохоча своей громоздкой машиной, и громко перекрикивая шум в попытке что-то сказать друг другу. Что за сон посетил его, он не мог понять, испытывая состояние, похожее на слабое отравление. Но тогда в столице он ничего не ел и не пил. Пластина — сканер, приложенная к предплечью, показала относительную норму всех биохимических данных, включая сердечное и головное давление. Проводить же более глубокое всестороннее обследование не хотелось, для этого надо было спускаться вниз в мед. отсек. Причина внезапно накрывшего голографического бреда обреталась где-то в другом измерении, не телесном.
Кристалл Хагора, лежащий на столе, явил вдруг необычную метаморфозу, став латунно — жёлтым, приобретя металлический блеск и напомнив халькопирит со смутными искажёнными человеческими чертами, чего никогда не было с ним прежде. Повертев его в руках, испытывая гнетущее состояние, обычное после кошмарного сновидения, он поразился тому блеску и чистоте вокруг, что навёл робот в давно заброшенной бывшей спальной комнате. Сам робот, отключившись после исполнения программы, замер в углу, сложившись в простую кубическую конструкцию, и любой местный житель принял бы его за безделицу непонятного назначения.
Конечно, он не собирался тащить сюда девчонку из притона Чапоса. Ей было место только в подземном отсеке, но отчего-то не оставляла мысль обновить свое хрустальное прибежище, и думал он о Нэе. Но уже не о той, которая была в юности, а о той, что сгорала от своей любви в подушечках…
И яростная судорога желания требовала повторения всего, ставшего привычным. Но приводить её сюда он не хотел. Это было и оставалось святилище Гелии, которое она, правда, и не ценила никогда, но больше тут не было никого, (не считая одного позорного исключения, о котором не хотелось и помнить). Всем прочим полагался подземный отсек, где он прежде допрашивал диверсантов, когда светлый великодушный человек Разумов наделил его чёрной и жесточайшей должностью. Только в отличие от Шандора — предшественника, не тем будь помянут, пользоваться невольницами Рудольф избегал, как и предаваться сексуальным утехам в том отсеке, исключая тот самый случай с пойманной «шпионкой», в самый первый год своего служения, о котором не вспоминал в виду его крайней болезненности. Да ещё одной персоне «посчастливилось» там оказаться, — о ней тоже не было воспоминаний ввиду их отвратности. Гелия никогда в том отсеке не появлялась. Она на правах жены, — какой уж она там ни была, иногда ненавистной, а иногда ведь и желанной, — посещала его подземный уже личный отсек, какой и полагался всякому служащему в подземной Паралее. Даже мальчишки-штрафники жили в личных отсеках. Теперь уже он использовал свою власть для того, чтобы возлагать ликвидацию врага на подчинённых, и редко посещал это самое обычное по виду, находящееся в зоне наиболее глубокого залегания подземного города, особое помещение. Уж тем более девушек туда не приводил, в отличие от Шандора и тех коллег, кто этим забавлялись, и кому он не был воспитателем. Всякий совершеннолетний дядя сам решал проблемы, возникающие как с личной жизнью, так и с личной нравственностью. Для себя он решил, что ни одна инопланетянка не оставит своего следа в его жилом отсеке. Там, где он спал и отдыхал, должна была быть безупречная чистота.