Чапос доставил девушку ночью к главному входу ЦЭССЭИ с внешней стороны. Рудольф их встретил, не видя её лица, закрытого ажурной вуалью, видя лишь вызывающее сетчатое платье. И непонятно почему, скорее всего из-за этого платья, она ему сразу резко не понравилась. И он тут же решил, что завтра же выпустит эту секс-рабыню на волю, не притронувшись к ней, параллельно обдумывая, а как она будет брести в таком вот платье по людному городу в сторону счастливо обретённой и уже новой жизни? Кого попросить купить приличное женское платье? Смешная сама по себе забота была вовсе не смешной. Отказаться сразу означало лишить девушку спасения. Чапос уедет, а она с ним для дальнейшего погружения в жуткое болото. Так он ещё и побьёт её с досады, не получив свой вожделенный куш.
— Ваше ночное удовольствие прибыло, мой господин, — прохрипел Чапос. То ли он осип от злоупотребления выпивкой в сочетании с ледяной водой, то ли подавился собственным издевательским смешком, только он поспешил отвернуться от Рудольфа. — Вам не хватит не только ночных часов, но вы и утреннего света не увидите. Поскольку не сможете от неё оторваться очень и очень долго. Одно плохо — она заберёт всю вашу наличную силу. Ну, так это дело наживное. Поел, поспал, поднакопил, чего требуется, а там и опять…
— Закрой свою пасть! Не хвали, если не хочешь, чтобы я отвратился. А то оставлю её тебе. Вот и радуйся с нею совместно! — Рудольф сильно схватил девушку за довольно костистое плечо, по-прежнему не видя её лица, еле удерживаясь от намерения пихнуть её назад к Чапосу. Он с очевидностью понял, насколько ему не нужна особа со спрятанным лицом, и даже не возникло желания сразу приоткрыть нелепую тряпицу-забрало. Чапос заметно испугался, настолько жалко было утратить баснословные деньги, что он намеревался заполучить не просто за пользование, а за выкуп своей невольницы. А подземные оборотни своих правил жизни никогда не меняли. Они забирали девчонок уже навсегда, и то, что иные дуры повторно заплывали в комфортную и сытную, но гибельную заводь к Чапосу, повинны были лишь они сами. Как правило, очнувшись с документом, подтверждающим возврат их утраченных прав, девушки прытко бежали, кто куда, лишь бы от Чапоса подальше. Разгадка головоломки откладывалась на потом. Некоторые из совсем уж наивных простушек приходили к Чапосу за разъяснениями, в чём причина великодушия? Куда теперь-то идти? Они же о подземном городе не помнили. А уж Чапос на такой случай имел особый, привилегированный и тайный домишко, куда их заманивал уже как вольных профессионалок для ублажения тех, кто рабскими телами пренебрегал. Он и на этом наживался, продавая при удобном случае и тех, кто его личным товаром уже не являлись.
Но это Рудольф расшифровал эмоциональную рябь бугристого лица «апельсина» как страх утратить свою наживу, а почему именно вздрогнул Чапос, о том догадка пришла уже потом.
— Не капризничайте, мой господин, — с мягким уговором обратился Чапос к тому, кого, невзирая на трепет леденящий и непреходящий перед неразгаданной силой, считал всё одно не умнее себя. — Если я вас чем задел в последнюю встречу, то совсем скоро вы забудете об этом. По крайней мере, рассмотрите там у себя, от чего отказываетесь.
— Да иди ты! — Рудольф с усиливающимся отвращением отвернулся от Чапоса, не понимая, к чему вся эта затея? Девушка мягко прикоснулась к его пояснице и провела по ней ласкающим жестом, истолковав заторможенность заказчика как раздумье в свою пользу. Чешуйчатый гибкий браслет соскользнул вдруг с её запястья и упал к её туфлям из вызолоченной кожи. Она обернулась вокруг своей оси, оказавшись спиной к Рудольфу. Мелькнув жилистыми, но стройными ногами, нагнулась и, умышленно задержавшись при этом дольше необходимого, продемонстрировала свои голые, выпуклые, неожиданно упитанные при худощавом теле ягодицы. Умело повертев продажным телом, намекая на скрытую в тугих полушариях самую главную усладу, она схватила уроненную вещицу, после чего юрко скрылась в салоне автомобиля Рудольфа, по-хозяйски заняв заднее сидение. Чапос проводил её замутнённым и сложным каким-то взглядом, из чего несложно было заключить, — девица ему дорога и жаль её терять. Но гнусная профессия обязывала. Чапос взял файл с деньгами, изображая достоинство жреца в храме. Не удержался он и от того, чтобы изобразить подобие улыбки, не то любезности, не то поощрения, а не то и тайного усмешливого презрения. Хотелось ему сунуть в рожу добавку к файлу, но за что? Сам-то он, Рудольф, лучше был сейчас?