— И ты в том числе?
— Я? Чего мне ей завидовать? Я живу хо-хо — отлично! Не хуже, чем она. Только я вольная женщина, а она связана по рукам и ногам деспотичным хозяином. Тобою. А уж насколько ты переменчив, ей ещё придётся это вкусить! — Она опровергала сама себя, то завидуя невиданной воле Нэи, то обзывая её невольницей чужой прихоти. — Чего же обо мне не вспомнил, как потребовалась тебе замена Гелии? Разве я была бы хуже этой ломаки и давно бывшей аристократки? Я тоже могла бы стать не худшей из твоих привязанностей. Если ты вдруг стал нуждаться в услугах женщины, — а насколько мне известно, ты после гибели Гелии жил как бесполый, — я была бы предана тебе одному.
— Ты не можешь знать, без кого я обходился, а в ком нуждался…
— А я знаю! Я всё про тебя знаю. Ифиса всю твою личную жизнь отслеживала и Ал-Физу о том рассказывала. Ал-Физ и не считает тебя человеком, думая, что у подземных обитателей какая-то особая природа, но я-то помню, каким ты открылся мне… Только ещё один человек был точно таким же… Нэиль… Он никогда не мог прикоснуться к женщине, исходя лишь из мужской и чисто-животной надобности. Он приближал лишь ту женщину, которой открывал своё сердце. Потому и был он настолько всем желанен и настолько же недоступен… На том речном острове твоё лицо и небесные светлые глаза сияли даже в ночном полумраке, как у Нэиля… И ласкающие сильные руки, ищущие милые губы, как у него… и моя искренняя страстная самоотдача, каковой не ведал уже никто, кроме Нэиля и тебя…
— Как же тогда Ал-Физ? Чапос?
— Они порождения этого подлого тяжкого мира, такие же подлые и тяжкие. А Нэиль был совсем другой. Ты тоже не такой, как все. Я хочу постоянства и любви. А что? Не похоже? Видишь, я умылась и такая же свеженькая, как и была в те времена, когда ты таял при одном взгляде на меня. А фигурка у меня разве не блеск? Разве я не подобие «Мать Воды»? Чем же я хуже Нэи? Прочуешь опять, что лучше, всё будет хо-хо! Отлично!
Пылала ли она настоящей ревностью или только кривлялась, ему было всё равно. Даже повеселила мысль о самой возможности сделать Азиру своей, как она выразилась, привязанностью. Такого и в прошлом не случилось, а теперь-то… Её раскрасневшееся лицо, утратив шутовскую весёлость, приобрело вдруг вид откровенной ярости. Она так и не дождалась того, к чему привыкла со стороны тех, на ком отрабатывала свои приёмы сексуальной экстремистки.
Рудольф слонялся по отсеку, словно находился тут один. Она же, забравшись в кресло ногами и уже из него вскарабкавшись на стол, как кошка чуть ли не замяукала, зашипела от злости. Глаза искрили, как оголённый провод. Она задрала клинья своего подола до самых ушей, явив всё своё возможное непотребство, то самое «высокое искусство» зияющей бездны. Именно там она и обитала уже давно, являясь её жрицей, её живой маской для жаждущих взглянуть этой самой бездне в лицо.
— Хо-хо — отлично? — прошептала она свою нелепую присказку с наигранным изнеможением, приглашая его приступить немедленно. Она опустилась на колени, чтобы облегчить ему доступ к себе, грудью елозя по столу, с которого сбросила всё угощение на пол. Резкие ароматы тропических цветов забили Рудольфу носоглотку, словно женщина впитала в себя огромную оранжерею, где концентрация чуждых запахов кажется едва ли не токсичной. И тем не менее, все его ощущения были притуплены, и зрительные, и обонятельные. Даже слушая её намеренно оскорбительную исповедь, он был равнодушен и к ней, и к её речам, пребывая в частичной отстранённости от того места, где находился с купленной шлюхой. Основной же частью своего сознания он был там, где продолжал созерцать фею- жемчужину в её причудливой, пусть и захламлённой отчасти, но бесподобной прозрачной комнате — шкатулке.
Через туман собственных размытых грёз о Нэе он увидел, как Азира встала на стол ногами, как жадно живая покупка разглядывает его, к чему-то прицеливаясь в нём, словно ища уязвимое место и удобный момент — для чего? Уловив его внимание, она опять повернулась к нему спиной и, прогнув поясницу, открыла полушария своих ягодиц, ожидая, что распалённый самец прильнёт к её зазывающему сокровищу. Но вызвала лишь приступ почти физиологической тошноты. Он приблизился в намерении взять её в охапку и сбросить в хозблок, чтобы там заблокировать до утра, до приезда муженька и сутенера в одном лице, вернее в одной морде. А там и сдать её ему в руки за пределами стен ЦЭССЭИ. Произошедшая сцена подействовала как удар меж глаз. После тончайшей любви в сиреневом кристалле с нимфеей, чей уникальный телесный аромат не могли заглушить и колдовские духи, эта девка была подобна смраду открытой канализационной ямы, куда он не мог уже нырнуть после райского цветника.