Рудольф молчал.
— С трепетом открываю ручищами трудовыми эти самые хрупкие створки шкафа, а там… Роскошь-то какая! Запах мудрости и запертых знаний, голова даже кружилась, как до книг этих дотронулся…
«Бери», — говорит, — «какая тебе глянется. Душа, может, и шепнёт, что тебе надобно»?
«Да чего она там шепнёт», — робею я, — «когда тёмен ум мой. Лишь читать и обучен».
«Не скромничай», — отвечает, — «ты не кажешься тёмным. Ты уже начитан и любознателен. Слушаешь чужие беседы с пониманием очевидным. А сверх сознание, наличие которого тебе может и неведомо, а только есть оно у всякого, само подскажет, к чему именно тебя влечёт…
Чапос свесил голову, вроде как, и уснул. Пауза затянулась.
— Так выходит, тебя с юности к знаниям влекло? — подтолкнул его вопросом Рудольф.
— К чему влекло, если честно, уже и не помню. Слов впитал множество, а вот смысла в них как не было, так и нет для меня. Потому что никакие книги разгадки жизни не дают. Даже у вас, у существ загадочных и сильных, её нет. Разгадки этой.
— Как же ты попал в такие непростые места? — спросил Рудольф, тоже не видя смысла в том, зачем ему тайны жизни уже самого Чапоса.
— А я тогда был на побегушках у своего приёмного отца. После того, как придавило меня в шахте, едва позвоночник мой и уцелел, не треснул лишь чудом, отец и нашёл работёнку полегче. А отец мой приёмный служил у хозяина аристократической усадьбы телохранителем. Расположился ли аристократ ко мне по прирождённому своему человеколюбию, развлекался ли в минуту отдыха, только сказал он мне: «Учись! Ты имеешь способности впитывать знания. Я помогу тебе. Буду платить за твоё обучение. Иначе ты пропадёшь. В тебе имеется опасная врождённая склонность к саморазрушению и хищности. Но это преодолимо, если тренировать дух, а дух — это и воля, и психика и интеллект». И он был прав! Вообще же у меня было три отца, можно так сказать. Один породил, другой вскормил, а третий был отцом, давшим моим мыслям начало поиску смысла, направление в сторону развития…
Чапос опять завис. На сей раз настолько глубоко и печально, что долго не выходил из своего погружения. — Во всяком случае, он пытался это сделать. Он говорил, что человек должен много читать, учиться, думать и общаться, но смысл жизни он должен искать сам. Интеллектуальное иждивенчество, так он говорил, не даёт человеку подлинного постижения мира. Оно приходит из глубин самого человека, в процессе его духовного раскрытия. У него были такие сильные, тренированные руки, но они были очень доверчивыми. Он готов был протянуть свою руку для пожатия любому и, в конце концов, рука убийцы схватила его за эту протянутую руку… — он опять замолк надолго.
— Руки? Кто его схватил? И кому он их протягивал? — Рудольф решил, что Чапос заговаривается, засыпая прямо за столом.
— Да всем. И мне в том числе. А что я мог? Меня хотели сбросить в бездонную расщелину вниз головой. Там на дне протекала чёрная река. Зев преисподней. Лютый холод шёл оттуда, снизу, а вовсе не жар, как думают иные. Смрад каких-то ядовитых испарений. До сих пор вижу это так, как будто только что меня свесили туда вниз головой. Один из военных вдел мои ноги в какие-то петли и шибанул в спину. Я повис головой вниз… долго раскачивался, ожидая минуты обрыва креплений, но они лишь туже затягивались. Кровь прилила к моим головным сосудам, и они едва не лопались от напряжения и ужаса…
«Ты хочешь туда нырнуть»? — спросил один из мучителей, по виду ласковый начальственный хромоногий старичок. — «Стоит только разжать крепления на твоих ногах, и ты со свистом пролетишь до самого дна, а если повезет, поплывёшь по той реке. Хочешь? Ты умеешь плавать»?
Тот гад сделал бы это, я знаю. А она уверяла, что меня просто обманули, взяли на испуг. Её руки, такие маленькие и детские по виду, били меня по лицу настолько твёрдо и сильно как руки мужчины, потому что она решила, что это я виноват во всём. Она вообразила, что к ней снизошло озарение в тех тоннелях. А ведь известно, что там очень странная смесь воздуха, — она словно бы пьянит, хотя и бодрит… Когда я вылез наружу, моё лицо было в синяках от её ударов. Но я позволял ей себя бить, поскольку посчитал, что виноват перед нею ничуть не меньше того влиятельного гада. Перед её детьми… Потому что не надо было мне приходить в Департамент Безопасности, уж коли никто меня туда не приглашал… но я вообразил тогда, что смогу откупить своего приёмного отца. Я ж не знал, простонародный дурак, что в таких местах вовсе не деньги обладают силой, а степень причастности человека к высоким уровням общества. Чем выше обитаешь, тем больше силы над обстоятельствами.