А потом в один прекрасный день уже на заре юности Кейтлин раздевалась перед сном и, уловив краем глаза едва заметное движение, повернулась. На туалетном столике сидел на стуле маленький, ладно скроенный дюймовчик и смотрел прямо на нее. Брюки у него были расстегнуты, руки – между ног. Он дрочил.
Кейтлин с такой силой швырнула в него тапочкой, что, не успей он в последний момент юркнуть за деревянную панель, его бы точно прихлопнуло. Потом она в гневе схватила стул и, понадеявшись, что крошечные родители накажут негодяя за пропажу, закинула его в свой шкафчик для драгоценностей и заперла на ключ. После этого случая Кейтлин раздевалась в темноте и делала это еще долгое время после того, как мать вызвала дезинсекторов и всех дюймовчиков вытравили газом.
Часы Кейтлин убрала в чемодан. Отдаст в починку, когда вернется на базу.
В этот миг почти одновременно грянули шесть воплей – громче обычного визга, но не сладкозвучней аварийной серены. Кейтлин зажала ладонями уши, а стены вокруг дрогнули, будто занавески от порыва ветра.
Баньши, конечно же.
Снова наступила тишина. И в этой тишине зазвонил колокол, извещавший членов семейства об ужине.
Вдовствующая Дама Сан-Мерси бесшумно вплыла в столовую, не удостоив взглядом ни Кейтлин, ни собственного сына. Она была по-царски высока и по-королевски стройна. Еще она бесспорно была стара, но лицо ее с возрастом приобрело таинственность, присущую сгинувшим в пучине времен цивилизациям, о которых известно лишь по слухам. Вдовствующая Дама уселась, Кейтлин и Финголфинрод последовали ее примеру. Невидимые руки налили всем вина.
– Итак, – наконец промолвила Вдовствующая Дама, – ты явилась прикончить собственного отца.
– Матушка, потаскуха вы этакая, – ответил за Кейтлин Финголфинрод. – Никакой уважительной причины у вас не было. Ни единой, – потом бросил через плечо: – Остались еще печенья?
Его тарелка снова наполнилась.
Лицо у Вдовствующей Дамы сделалось белым, словно карнавальная маска, но она сказала дружелюбным тоном:
– Так ты у нас теперь специалист по этикету? Тогда тебе следовало бы знать, что для правды никакой уважительной причины не требуется. Лорд Сан-Мерси пока противится неизбежному лишь потому, что желает побеседовать с твоей сестрой; почему – это ведомо одним лишь Семерым. Она вполне могла бы заявиться домой в черном балахоне и с косой. Кейтлин, ты не притронулась к супу.
– Я попробовала. Очень вкусно, фата Сан-Мерси.
– Не спорь с матерью, дорогуша. От этого морщины бывают. И ты должна обращаться ко мне «Вдовствующая Дама Сан-Мерси».
– Да, Род говорил. Прошу прощения, Вдовствующая Дама.
За столько лет Кейтлин уяснила, что лучшая тактика при общении с матерью – не нарываться и не забывать о вежливости.
Когда с супом было покончено, а тарелки унесли, появилось блюдо с упитанным зажаренным пауком. Прислужники оторвали лапки, обнажив мякоть; срезали тонкие ломтики с брюшка и искусно отделили от головогруди «щечки». Глаза, к которым Вдовствующая Дама питала особую слабость, перелетели ей на тарелку.
– Кейтлин говорила вам, что во время первого же боевого вылета самостоятельно пилотировала дракона? Если это так называется, в чем я совершенно не уверен. Я ведь такой никчемный – ничего не знаю наверняка. – Финголфинрод откусил кусочек паучьего мяса.
Его вилка со звоном упала на пол.
С быстротой молнии он вскочил, выхватил у Кейтлин тарелку, к которой та еще не успела притронуться, и швырнул об стену. Брызнула во все стороны тысяча осколков. Уставившись на мать с невыразимой ненавистью, Финголфинрод сказал:
– Это ядовитый паук!
– Раньше тебе это нисколечко не мешало, – парировала Вдовствующая Дама.
– Разумеется, я же невосприимчив к яду. Но мы говорим о Кейтлин. От одного кусочка ее бы скрючило, как мандрагору.
– Фуй. Уверена, будь с едой что-то не так, слуги бы ее предупредили.
Кейтлин аккуратно положила салфетку рядом с тарелкой, удостоверившись, что серебро и фарфор находятся на одной линии, и заметила: