Нужно одеться. Мужчины выходят. Она приглашает врача остаться в камере... «Да и вообще не время изображать целомудрие!..» Говорит быстро, безостановочно. Туалет кончается. Она поедет в Венсен в бежевом манто, непременно в бежевом манто. Снова входят люди. Пастор предлагает помолиться. «Я не желаю прощать французам!..» Впрочем, все равно. Все — все равно. «Жизнь ничто, и смерть тоже ничто, — объясняет она. — Умереть, спать, видеть сны, какое это имеет значение? Не все ли равно, сегодня или завтра, у себя в постели или на прогулке. Все это обман!..» И вдруг раздается страшный хохот, — «зловещий, немыслимый, невообразимый хохот» — это преданный адвокат на ухо ей сообщает о своем удивительном способе отсрочки: «объявите себя беременной». — «Беременна!.. Нет, я не беременна... Что еще? Да, письма...»
Она пишет три письма: одно сановнику, другое своей дочери, третье — тому капитану. Отдает их трясущемуся адвокату и насмешливо просит не перепутать: не надо, чтобы письмо любовнику попало к девочке, и обратно.
— Больше ничего? — Как вам будет угодно, господа!..
У ворот тюрьмы стоят пять автомобилей. С ней во второй садятся пастор и сестры. Автомобили несутся в Венсен по пустынным улицам спящего Парижа. Это длится недолго. Второй автомобиль останавливается у столба на полигоне. По другую сторону уже стоит черный катафалк с гробом.
В десяти метрах от столба выстроилось двенадцать солдат. Мата Хари выскакивает из автомобиля и помогает выйти сестрам. Ее привязывают к столбу. «Повязки не надо!..» Она с улыбкой кивает головой сестрам, адвокату, доктору. Бьет барабан. Раздается залп. В нее попадает одиннадцать пуль. Двенадцатый солдат, очень молодой, свалился без чувств, — почти одновременно с нею.
Тело тотчас отвезли в анатомический театр.